Рубцов нестор. Русские ученые, инженеры и путешественники

Академик Григорий Иванович Лангсдорф родился 18 апреля 1774 г. Высшее образование он получил в Геттингенском университете.

Лангсдорф говорит о себе, что еще в молодости его привлекали естественнонаучные предметы. В 1797 г., т. е. в возрасте 23 лет, Лангсдорф защитил диссертацию о повивальном искусстве, напечатанную под заглавием: «Commentatio medicinae obstetriciae sistens phantasmarrum sive machinarum ad artis obstetrician facientam vulgo Fanomae dictorum brevem historiam», имеющую, по-видимому, и этнографический интерес, и получил степень доктора медицины. В том же году он переезжает в Португалию. В этой стране, по его словам, открылось широкое поле для наблюдений и удовлетворения страстной жажды знаний, горевшей в молодом ученом. Скоро он приобрел широкие знакомства и доверие пациентов в немецких, английских и португальских домах. Практика оставляла ему несколько часов в сутки для естественноисторических исследований неистощимого запаса объектов, которые он находил в окружающей природе. Интересы Лангсдорфа далеко не ограничивались его специальностью и ботаникой.

Мы читаем, например: «В бытность мою в Лиссабоне часто заходил я в рыбный ряд, где множество рыб и различные виды их столько привлекали мое внимание, что принял я твердое намерение приобрести некоторые познания в сей части естественной истории, в которой до сего времени был я не сведущ, и собрать различные породы раб».

Это повело к изучению способов сохранения рыб и послужило впоследствии темой для статьи «Примечания о набивании и о сушении рыб, представленное Академии наук от г. Лангсдорфа, оной Академии и Геттингенского ученого общество корреспондента». «Технологический журнал», изд. Академии наук, т. II, ч. 2, СПб., 1805 г. Эта статья, по-видимому, ответ на получение звания члена-корреспондента и написана в 1803 г. Из нее заимствована приведенная биографическая заметка.

В 1800 г. появились две работы Лангсдорфа: первая «Nachrichten aus Lissabon uber das weibliche Geschlecht, die Geburten und Entbindungskust in Portugal». 1800 – по-немецки, очевидно связанная по теле с его латинской диссертацией, а другая «0bservaexes sobre о melhoramento dos hospitaes em geral» por Jorge Henrique Langsdorf, medico do Hospital da паerо Allemr em Lisboa, etc. по-португальски, является опытом описания плана организации благоустроенного госпиталя, начиная со здания и кончая бланками для записи истории болезни пациента. Достойно внимания, что за два с небольшим года пребывания в Португалии, Лангсдорф настолько хорошо овладел языком, что мог уже печатать книги по-португальски. В 1801 г. Лангсдорф принял участие в походе английских войск против испанцев. После Амьенского мира Лангсдорф вернулся к научной работе и возобновил связи в ученых кругах. Он называет своими друзьями французских ученых Оливье, Боза, д"Антена, Латрейя, Жоф- фруа, Проньяра, Дюмериля и др. Около того времени (с 29 января 1803 г., по «Списку членов Академии наук», Б. Л. Модзалевского), Лангсдорф был утвержден членом-корреспондентом Академии наук (как «доктор медицины, Лиссабон»), корреспонденция с которой им была начата еще в Португалии. По его собственному признанию, общение с учеными и одобрение своим работам, которое он видел с их стороны, влило в него новые силы и вселило живое желание отправиться в новое и более далекое путешествие, уже исключительно с естественнонаучной целью. Тем временем Лангсдорф принялся за обработку значительных коллекций, привезенных из Португалии, и своих заметок о пребывании там.

Услышав о готовящемся первом русском кругосветном плавании, Лангсдорф счел себя вправе в качестве корреспондента Академии обратиться к ней с просьбой оказать поддержку его кандидатуре в натуралисты экспедиции. 18 августа 1803 г. он получил ответ от академика Крафта, сообщавшего, что Лангсдорф опоздал со своим предложением, так корабли «Надежда» и «Нева» должны выйти уже с первым ветром и не предполагали останавливаться в Копенгагене более восьми дней. К тому же, говорилось в письме, д-р Тилезиус уже назначен натуралистом экспедиции (он должен был присоединиться к Гельсингере – Дания), это обстоятельство делало невозможным вообще что-либо обещать касательно предложенной Лангсдорфом его кандидатуры.

Однако Лангсдорф остался верным своему намерению и хотел от него отказаться не прежде, чем убедится в его совершенной неосуществимости. В тот же день он поспешно выехал в Копенгаген, т. е. собрался в кругосветное путешествие в несколько часов. 12-го утром он приехал в Любек. В Травемюнде оказался как раз корабль, отправлявшийся в Копенгаген, и 24-го утром Лангсдорф был уже там.

В гостинице, где он остановился, оказались расквартированными офицеры экспедиции Крузенштерна, корабли которого уже стояли на рейде. Лангсдорф, по собственному признанию, так усердно настаивал не допущении своем к участию в путешествии перед камергером Резановым, отправлявшимся послом в Японию, что его приняли с состав экспедиции в качестве ботаника.

С каким жаром и серьезностью отнесся Лангсдорф к своей задаче исследователя и насколько широки были его горизонты, – об этом свидетельствует его двухтомная «Bemerkungen auf einer Reise urn die Welt In den Jahren 1803 bis 1807», появившаяся в роскошном иллюстрированном издании 4° во Франкфурте-на-Майне в1812г., а в следующем – 1813 – выпущенное там же дешевым изданием 8°. «Каждый наблюдатель имеет свою собственную точку зрения, – говорит Лангсдорф в предисловии к этому сочинению, – с которой он видит и судит новые предметы; у него своя особая сфера, в которую он стремится включить все, что стоит в более тесной связи с его знаниями и интересами… Я старался выбрать то, что мне казалось представляющим общий интерес – нравы и обычаи разных народов, их образ жизни, продукты стран и общую историю нашего путешествия…». «Строгая любовь к правде, – продолжает он, – является не преимуществом, а долгом всякого описателя путешествий. В самом деле, нечего и придумывать приключений в путешествии столь дальнем, как наше, или сочинять сказки о нем – оно само по себе дает такую массу замечательного и интересного, что надо стараться лишь бы все заметить и не пропустить ничего».

На свое пребывание в Португалии Лангсдорф смотрел, как на подходящую подготовку к кругосветному плаванию, «… чтобы путешествовать с пользою, необходима особая крепость и сила, наилучшим средством приобрести которую служат прежние путешествия. Я был так счастлив, что приготовился к этому прежними менее далекими странствованиями». Конечно, для подержания в себе бодрости и напряжения на протяжении пути нужно было обладать особенно счастливым характером, – и он так и сквозит со страниц книги Лангсдорфа. Оставаясь целые месяцы среди океана, не видя ничего, кроме неба и воды, молодой ученый недоумевает, как могут люди жаловаться на скуку в море: «Скука посещает только тех, – говорит он, – которые и на суше повсюду скучают, не будучи развлечены театрами, балами или карточной игрой. В такой же экспедиции, как наша, в многочисленном обществе ученых и жаждущих знания людей было почти невозможно поддаться скуке, – наоборот, можно было бы с таким же правом утверждать, что никому не хватило времени, чтобы использовать его с достаточною пользою».

После непродолжительных остановок в Фальмуте и на Канарских островах «Надежда» и «Нева» простояли с 20/XII 1803 г. до 4/II 1804 г. у берега о-ва Св. Екатерины в Бразилии. Это дало возможность Лангсдорфу усердно заняться ловлей бабочек и частыми экскурсиями в прибрежные леса. Знание португальского языка позволил ему в месяц с небольшим времени не только налюбоваться богатством природы, надивиться пением неведомых птиц и видом неведомых растений и животных, но и познакомиться близко с населением и его нравами, которые во многих отношениях поразили его отличиями от нравов метрополии (в это время Бразилия еще была колонией Португалии). «Чистоплотность выгодно отличает, – говорит он, – здешних жителей от более грязных португальцев. Солдаты, крестьяне и беднейшие люди соблюдают большую чистоту не только в их тонком и хорошем белье, но и во всем домашнем обиходе. Положение женщины здесь не столь приниженное, как в Португалии». Он отмечает еще своеобразный обычай мытья ног теплой водой перед сном ежедневно и сосание мате. С особенным вниманием Лангсдорф приглядывается к судьбе негров-рабов, африканскую пляску которых он имел случай наблюдать во время празднования Нового года. Невольничий рынок в Носа Сеньора де Дестерро сильно взволновал его: «Я почувствовал совсем новое чувство глубокого возмущения, когда в первый раз приехал в Носа Сеньора де Дестерро и увидал массу этих оторванных от родины беспомощных человеческих создания, обнаженных до гола и выставленных на продажу на перекрестках». Что касается индейцев, то о них он имел только словесные сведения. Ему говорили, что жители поселений в глубине провинции (Санта-Катарина) от времени до времени подвергаются нападениям туземцев, называемых здесь «gentio brava», или «Caboccolos».

4 февраля экспедиция оставила Бразилию – «прекраснейшую и богатейшую страну земли, – отзывается о ней Лангсдорф, – воспоминание о пребывании в которой останется для меня незабываемым на всю жизнь». 6 мая «Надежда», на которой плыл Лангсдорф, миновала остров Пасхи, прибыла на Маркизские острова и на десять дней остановилась в одной из бухт острова Нукугива. Воспользовавшись услугами одичавшего на острове французского матроса Кабри (портрет которого, сделанный знаменитым художником Орловским, приложен к книге Лангсдорфа), Лангсдорф за это короткое время успел узнать поразительно много о жизни и нравах своеобразных обитателей острова, – его данные навсегда останутся богатым источником сведений о них, необычайно ценным ввиду почти совершенной в то время незатронутости туземцев так называемой цивилизацией.

Подробно трактует Лангсдорф о татуировке и приводит ряд рисунков орнаментов разного типа, большая часть которых им объяснена из названий, обозначенных ими предметов (лица, люди и т. п.). Описывая постройки, он удивляется малым размерам входа в них, говоря, что здесь это явление нельзя объяснить желанием уберечься от холода, которым легко объясняются малые размеры дверей у северных народов. Людоедство нукугивян вызывает у него грустные мысли: «Вечно стремится человек погубить себе подобных, повсюду является он грубым и жестоким от природы». «Нежные и сладкие чувства сердечности и любви, привязанности даже родителей к детям и обратно я, к сожалению, наблюдал лишь редко среди грубых и нецивилизованных наций» – говорит он, подтверждая это наблюдение тем фактом, что было необычайно легко купить детей нукугивян у их родителей за всякие безделушки. Его поражало, что дикари не стыдятся и не скрывают своих людоедских привычек: «Наши страсти удерживаются в границах разумом, утонченными нравами и особенно религией, когда же нет последней и совести, то человек груб и в этом первобытном состоянии способен на все, даже самые ужасные поступки, без того, чтобы даже сознавать, что он совершает зло».

Некоторой узостью этих взглядов, далеких от истинно научного изучения природы человека, Лангсдорф платил дань своему веку, но она почти не отражалась на полноте и содержательности его наблюдений. Лангсдорф составил словарь языка нукугивян, в котором около 400 слов и выражения.

7 июня 1804 г. «Надежда» и «Нева» достигли Сандвичевых [Гавайских] островов, уже начавших играть значительную роль в мореплавании Великого океана. Однако на берег здесь не спускались, и приобретением для науки является лишь рисунок одной из лодок туземцев, которые окружали корабли. «Надежда» продолжала путь одна и в середине июля достигла Петропавловска-на-Камчатке. Здесь начались приготовления к путешествию в Японию, и Лангсдорф жалуется, что за массой дела ему не давали проводников или провожатых для экскурсий внутрь страны. В Петербург он послал академику Крафту письмо с краткими сведениями о своих работах; оно было напечатано в извлечении в Технологическом журнале, издававшемся Академией, во II томе, ч. 2,1805 г. под заглавием: «Выписка из письма Г. Лангсдорфа к академику Крафту о Камчатке». Сообщив о новой породе раков, добытой у Маркизских островов, о своих работах над свечением моря и барометрических наблюдениях в тропиках, он с восхищением говорит о природе Камчатки и предсказывает ей богатую будущность при условии внесения благоустройства в быт ее населения. «С отменным удовольствием устремил я в сие время первые мои взоры на сельские страны Камчатки. Удовольствие мое более и более увеличивалось при обозрении здешней окрестности. Здесь могли бы быть произведены самые прекраснейшие и плодоноснейшие долины. Испещренные различными цветами всякого рода насекомые услаждают почти ежедневно взор мой. Естественных произведений здесь много; но несравненно более могло бы быть добыто через обрабатывание земли». И далее: «Первая потребность для сей страны состоит в том, чтобы более заселить оную и иметь добрых землепашцев, ремесленников и промышленников. Здесь вовсе недостает тех познаний, которые в просвещенном государстве служат к удовлетворению первых необходимостей; как, например: весьма бы нужно завести здесь гончарную работу, кирпичные заводы, варение мыла и соли, и иметь искусных людей в ловлении китов, в солении и сушении рыб и пр.; также весьма полезно бы устроить мельницы, обсушить болотистые места и пр.».

7 сентября 1804 г. «Надежда» опять вышла в море, направляясь в Японию с посольством Резанова. В океане мореплавателям пришлось перенести ряд бурь и сильный ураган. 8 октября корабль пришел в Нагасаки, как пишет Лангсдорф. Только 17 декабря разрешено было послу и спутникам, среди которых был и Лангсдорф, спуститься на берег и поселиться в особом изолированном домике «Мегасаки». Здесь под замком и неусыпным надзором, лишенные сношений с населением, они оставались до апреля месяца. «Мы были, – говорит Лангсдорф, – лишены даже всякой возможности работать для науки. Одни рыбы, что нам приносили как провизию для кухни, доставляли нам материал для научных исследований. Тайными обещаниями достигли мы того, что поставщик провизии каждый раз доставлял нам новые виды рыб, которые составляли, таким образом, для д-ра Тилезиуса и меня поучительное и приятное развлечение». Всякие сношения с японцами были строго запрещены, не позволялось ни покупать ни дарить или получать в подарок решительно ничего. Тем не менее, Лангсдорфом привезена была целая серия японских рисунков местных животных и анатомических препаратов их. Эта коллекция, о которой Лангсдорф, однако, нигде не упоминает, находится среди его материалов в архиве Зоологического музея. Ничего не добившись и даже не видав вблизи города Нагасаки, посольство 16 апреля 1805 г, направилось обратно на Камчатку. Путь, избранный Крузенштерном на этот раз, пересекал Японское море от Цусимы до северной оконечности Иезо. Была обследована южная часть острова Сахалина (который, по мнению Лангсдорфа, правильнее называть местным именем – островом Чока), где удалось ближе познакомиться с японцами и наблюдать айнов. Льды Охотского моря заставили свернуть к востоку, к Курильским островам и отправился в Петропавловск, чтобы высадить посольство, которому исследования берегов Сахалина не представляли интереса. К книге Лангсдорфом в этом месте приложен составленный для него Клап- ротом словарик наречий языка айнов.

4 июня «Надежда» пришла в Петропавловск. Здесь Лангсдорфу пришлось выбирать между двумя дальнейшими маршрутами – или продолжать плавание на «Надежде», или воспользоваться предложением

Резанова, хотевшего взять его с собою в качестве врача во владения Рос- сийско-Американской компании на Алеутские острова и северо-западный берег Северной Америки. Резанов предлагал письменное соглашение на очень выгодных условиях и всяческое содействие научным занятиям.

«Мой выбор, – говорит Лангсдорф, – был, наконец, решен в пользу Америки, так как я считал своим долгом перед наукою и не пропустить столь необычное и редкое путешествие, да еще в столь благоприятных, казалось, условиях».

Конечным пунктом путешествия предполагался сначала остров Кадьяк, где была расположена главная станция Компании. Утром 14/28 июня 1805 г. галиота «Мария» с Резановым, Лангсдорфом и несколькими офицерами, с экипажем из промышленников вышла в море. Лангсдорфу был дан охотник-чучельник в качестве помощника. По дороге на остров Кадьяк «Мария» посетила остров Уналашка и Св. Павла. На последнем путешественники присутствовали при охоте на котиков. Затем сделана была остановка на острове Уналашка, где имелся, как и на острове Св. Павла, пост Российско-Американской компании.

Главноуправляющий учреждениями Компании А. А. Баранов находился в то время на острове Ситхе, и Резанов направился вслед за ним в эти новые русские владения.

Выйдя 20 августа с острова Кадьяка, бриг «Мария» уже 26-го числа был в Норфолк-Саунде, и Баранов гостеприимно принимал гостей. Ново-Архангельск, так называлось поселение, едва только начинал строиться. В нем не оказалось достаточно провианта для зимовки. В тяжелых условиях зимовки на Ситхе, Лангсдорф, оторванный от мира, в одиночестве, пишет письмо в Европу своей учителю Блуменбаху .

«Слепое рвение к естествознанию, многочисленные повторные обещания всевозможного содействия научным целям, следовательно, самые радушные перспективы и моя страсть к знанию, может быть также особенное развитие «органа скитания» по Галлю, – принудили меня оставить экспедиционный корабль господина капитана Крузенштерна и сопутствовать господину Резанову на северо-западный берег Америки».

Во время пребывания на Ситхе Лангсдорф успел побывать в поселениях кулошей и сообщает интересные сведения о них. Особенно его поразил обычай растягивания нижней губы деревянными втулками, обязательный для женщин. Девушкам в возрасте 13-14 лет продырявливают губу, продевают в отверстие толстую нитку, затем заменяют ее деревянной запоной. Отверстие постепенно растягивается так, что, наконец, в него помещается вогнутая дощечка, подобная суповой ложке, а иногда и больших размеров.

«Ответ на естественный вопрос, – говорит Лангсдорф, – для чего, собственно, может служить это украшение, кажущееся таким неудобным, – мне приходится оставить без ответа. Не говоря уже о массе других, нелепых и кажущихся смешными обычаев и обыкновений столь многих высоко-цивилизованных наций, и не желая их сравнивать между собой, – разве не мог бы я с таким же правом спросить: почему благородные китаянки считают красивым лишать себя искусственно возможности свободного передвижения? Почему замужние японки чернят себе зубы? Почему не придумано еще средства чистоплотнее ношения с собою в кармане слизи из носа? Почему мы, желая явиться в важном наряде, посыпаем тончайшею мукою свои волосы?…».

Тяжелое положение зимующих вынудило Резанова совершить новое путешествие – за провиантом в Новый Альбион, или Новую Калифорнию, именно в гавань Сан-Франциско.

После безуспешных попыток войти в устье реки Колумбии, корабль «Юнона» вошел в конце марта 1806 г. в бухту Сан-Франциско. Экспедиция выдала себя за часть экспедиции Крузенштерна, о которой было предупреждено еще за три года перед тем испанское правительство, и встретила самый радушный прием.

Лангсдорфу, к его досаде, пришлось играть роль переводчика, объясняясь по-латыни с отцами-миссионерами, так как другого языка, понятного обеим сторонам, не было.

Он сообщает любопытные сведения об индейцах и их образе жизни в «миссиях» францисканцев и пророчит блестящую будущность всей богатой стране. Что касается до естественно-научных работ, то он «встретил для них со стороны нашей экспедиции больше затруднений, чем можно было бы себе представить», – сушившиеся шкурки сбрасывались в море, бумагу гербария спрятали на дно трюма, пойманных птиц выпускали на волю и стреляной птице ночью отрывали головы и т. д.

«Такими приключениями и сотнями подобных, я был так притуплён и подавлен, что пришлось примириться на том, чтоб отказаться от всякой мысли работать по естественной истории и, согласно желанию господина Резанова, превратиться в толмача…».

По возвращении 8 июня на Ситху там было снаряжено 22-тонное суденышко, которое должно было под командой американца Вольфа идти в Охотск. Лангсдорф присоединился к нему. «Я довольно уже, – говорит он, – выдержал на Ситхе, с меня было достаточно рыбы, тюленей и ракушек»… «Редко поется «Те Deum laudamus» с большим чувством благодарности, как то, которое было на душе отплывавших в Европу». "Мне казалось, как будто стало легче дышать», когда мы потеряли из виду Mount Etgecumble» (у входа в Норфолк-Саунд).

Посещение острова Кадьяка, как и ранее, обратило внимание Лангсдорфа на условии жизни алеутов. Ряд страниц его книги посвящен описанию быта алеутов, промышленников и деятельности Российско-Американской компании.

После посещения бухты Кука на Аляске и вторичного посещения острова Уналашки, Лангсдорф прибыл 13 сентября 1806 г. в Петропавловск. Из-за позднего времени года пришлось зимовать здесь.

В своей книге Лангсдорф посвящает целую главу описанию собаководства и собак камчадалов. Он сам настолько освоился с этим способом передвижения, что в сопровождении только одного камчадала, сам командуя своими собаками, совершил длинную поездку по Камчатке – с 15 января по 25 марта 1807 г. При этом он посетил коряков.

Лангсдорфа поразило, какую огромную роль в жизнь этого племени играют олени. «Она столь же велика, как роль тюленя в жизни алеутов, ибо животное это служит к удовлетворению почти всех потребностей племени».

14 мая того же года «Ростислав» опять был в пути, а 15 июня путешественники достигли Охотска.

Отсюда Лангсдорф снарядил караван в 13 лошадей с погонщиками- якутами, который и доставил до Якутска его и привезенный им из Америки багаж.

Во время плавания вниз по течению реки Алдана Лангсдорфу пришлось ближе познакомиться с якутами и наблюдать их быт. Его поразило разнообразное применение бересты у этого народа и вызвало замечание, которое мне хочется привести целиком:

«Достойная удивления при наблюдении разных, еще некультурных наций, заметить, как они умеют удовлетворить почти всем своим потребностям каким-нибудь одним единственным простым предметом, даваемым (поставляемым) им природою.

Для многих островитян Южного моря бамбук является «всем». Алеуты, эскимосы и другие народы едва ли могли бы существовать без китов и тюленей. Чукчи и коряки, лапландцы, самоеды и другие обитатели северных земель живут почти единственно оленями и умеют пускать в дело даже мох из желудков этих животных. Для бурят, киргизов и многих степных народов овцы совершенно необходимы: они дают им одежду, пищу, жилище и т. д. Якут удовлетворяет большей части своих потребностей лошадью и березой».

От Якутска до Иркутска поднимаются Леною. Из Иркутска Лангсдорф съездил на китайскую границу в Кяхту, а затем продолжал свой путь. По прибытии в Тобольск он был так ласково принят генерал-губернатором, известным Пестелем, что прожил у него гостем с 11 декабря до 22 февраля 1808 г. 16 марта Лангсдорф приехал через Казань и Москву в С.-Петербург.

24 июля он назначается высочайшим рескриптом адъюнктом Академии наук по ботанике. Неутомимое стремление путешествовать не покинуло Лангсдорфа. Едва вернувшись из кругосветного путешествия, он уже готовился в качестве медика и хирурга участвовать в караване, отправляемом из Оренбурга в Самарканд и Бухару.

24 августа в Конференции Академии читается его письмо с просьбой инструкций и жалования вперед.

17 ноября Лангсдорф прибыл в Оренбург, но тут обнаружилось, что экспедиция назначена только на будущий год. Лангсдорф обратился к князю Волконскому с вопросом, как ему добиться разрешения за это время съездить за границу. Обязуясь возвратиться к августу следующего года, Лангсдорф поехал хлопотать об отпуске и получил его от министра коммерции, князя Салтыкова, в чем ему пришлось оправдываться перед Академией.

Отправляясь за границу (в Страсбург и Геттинген), Лангсдорф предлагает Академии быть полезным покупками книг, инструментов, коллекций и т.п.; кроме того, он намеревался уже издать кое-что из своих ботанических материалов (рисунки новых видов папоротника), уже готовое к печати и просил разрешения сделать это за границей.

Лангсдорф вернулся из-за границы 21 июня (ст. ст.) 1809 г. и с этого времени постоянно присутствует на заседаниях Академии и выступает с научными присутствует на заседаниях Академии и выступает с научными мемуарами по зоологии и ботанике: конференция 5 июня – докладывается «Beschreibung neyer Fischarten», 6 сентября он читает «Naturhistorische Beitrage». В этот день публикуется назначение его адъюнктом по зоологии. 4 октября докладывается отчет об орнитологических наблюдениях. 18 октября предлагается подписаться на работу о флоре Португалии, представив проспект таковой. Академия от подписки отказалась. 1 ноября – «Verzeichniss der Vogel im October» и т. д. Обработка материалов кругосветного путешествия берет, конечно, тоже много времени. В 1810 г. он начинает, совместно с Фишером, печатание большой ботанической работы, продолжавшееся несколько лет под заглавием: «Plantes recueillies pendant le voyage des Russes autour du monde par langsdorf et Fischer, Tаbingen 1810-1818». Еще раньше напечатаны вместе с Хорнером часовые наблюдения барометра в тропиках. От 1811 г. у нас имеется напечатанное в Мемуарах Академии (т. III, стр. 286-194) описание нового вида тетерева.

Здесь же, в Петербурге, закончил он 12 июня 1811 г. и свое главное двухтомное сочинение о кругосветном путешествии, неоднократно цитировавшееся выше. В следующем году оно появилось в печати в роскошном, объявленном по подписке, издании.

1 апреля 1812 года Лангсдорф назначен экстраординарным академиков по зоологии, а 17 июня 1812 г. назначен экстраординарным академиком по ботанике.

В сентябре (декабре?) того же года (1812), вероятно, по собственному своему желанию, Лангсдорф назначен был российским генеральным консулом в Рио-де-Жанейро в Бразилии с сохранением звания академика и академического жалования.

Едва ли назначение консула в Бразилию было продиктовано какими-нибудь коммерческими интересами, как это утверждает Кабани, говорящий о «коммерческих сношениях России с Бразилией»; скорее это назначение связано было с тем обстоятельством, что португальский дом Браганца, смещенный Наполеоном, в 1808 г, провозгласил Бразилию империей, и Рио-де-Жанейро стал резиденцией императора и двора.

Выехав в декабре 1812 г., Лангсдорф 5 апреля 1813 г. прибыл в Рио-де-Жанейро, переплыв океан в 67 дней. В письме, датированном 7 мая 1813 г., т.е. написанном всего лишь через месяц после прибытия, он извещает Конференцию о том, что не имел еще времени приняться за научные изыскания, сообщает несколько заглавий ботанических работ, напечатанных в Рио-де-Жанейро, и, наконец, дает описание индейца племени ботокудо (Boticudo, как он пишет), живущего «между провинцией Минас-Жерайс и Рио Доси». В этом описании он указывает на замечательное сходство, которое, по его мнению, имеется между этим племенем и жителями северо-западного побережья Северной Америки, известными ему по кругосветному путешествию.

В конце августа 1813 г. приехал в Рио посланный ему из С.-Петербурга помощник и препаратор Фрейрейс, плывший девять месяцев, и сборы энтомологических коллекций и шкурок стали расти, хотя и раньше Лангсдорф уже успел послать с оказией несколько предметов.

В письме 30 марта 1814 г. Лангсдорф сообщает, что посылает «продолжение напечатанных бабочек», вероятно, для какой-то печатавшейся работы. Он обещает послать образцы голубого бразильского топаза для минералогического кабинете Академии. Его внимание продолжают привлекать ботокуда – мы читаем: «В моем письме 7 мая прошлого года я обратил внимание Конференции Академии наук на одно до сих пор мало известное племя здешнего континента, именно – на ботокудов (Bodocudo), и заметил, что у этого не очень многочисленного народа царствует обычай прорезания нижней губы и вставления в нее губного украшения – совсем как на северо-западном побережье Америки, с тем лишь отличием, что у последних только женины употребляют эту губную вставку, тогда как у бразильских индейцев она имеется у обоих полов. Я с трудом собрал несколько слов этой нации, чтобы доставить Конференции Академии наук возможность сравнить эти слова с таковыми же языка, употребляемого в Норфолк-Саунд (т. е. на Ситхе – Г. М.):

голова keh колено ikarum

уши moh пить itiok

нос jun огонь jumbak

рот mah вода manjan

волосы rinkeh холодно dabri

зубы yun жарко woga

рука iporo солнце oda

кисть руки poh луна taru

палец ponting звезды hunect

ноготь pogaringa черный mem

грудь min женщина matoh

пупок igraik мужчина jukna

ноги num большой nikmun

язык itjo маленький parakbebe

есть jakia глаза kekom».

Что надо понимать под собранным «с большим трудом», конечно, неизвестно, но среди 30 слов словарика есть явные недоразумения, и транскрипция их очень исказила вид слов. Любопытно, что как раз в это время ботокудами занимался, а вскоре издал и книгу, где много о них говорится, путешественник принц Вид Нейвид. Ими также интересовался автор «Journal de Bresil" барон Эшевеге, исследователь штата Минас- Жерайс.

27 июня 1814 г. Лангсдорф пишет Конференции о встрече «с моим университетским товарищем бароном Эшевеге, который уже много лет живет в провинции Минас-Жерайс, на португальской службе». И в письме посылает мемуар и геогностическую карту этого ученого Конференции, предлагая принять его в число членов-корреспондентов Академии. С этим путешественником отправился на Serra do Abacte Фрейрейс, продолжавший коллекционировать для Академии, причем Лангсдорф сообщает, что коллекции уже достигают больших размеров. В декабре 1815 г.

(как он сообщает в письме 22 мая 1816 г.) сам ученый совершает экскурсию в Serra dos Orgaos со специальной целью добыть в коллекцию шкуру тапира, «которые в тех местах (около 18 миль от Рио-де-Жанейро) не очень редки». «Мне, – продолжает он, – и в самом деле удалось убить большое и красивое животное этой породы. Я должен был препарировать шкуру на месте из-за большой жары летнего времени, значительного веса животного и отдаленности от какого-либо жилья, для чего, впрочем, мною, были сделаны нужные приготовления. С некоторым трудом и старанием мне и вправду посчастливилось сохранить для науки этот замечательный объект – крупнейшее млекопитающее Южной Америки. Имею честь предложить его Академии наук».

Неустанные заботы Лангсдорфа в течение этих последующих лет о пополнении объектами музея Академии наук способствовали росту этого музея. В те времена предмета из Южной Америки были далеко не частым явлением в музеях, и я не ошибусь, если скажу, что петербургская коллекция в то время, да и позднее, благодаря Лангсдорфу, заняла одно из первых мест в Европе в этом отношении.

Внутреннее положение Бразилии со времени переезда туда двора (1808 г.) значительно улучшилось за это время. С 1813 г. начался приток колонистов в новую империю. Испанцы, североамериканцы, ирландцы и немцы ежегодно прибывали в Бразилию; особенно охотно селились они в штатах Рио-де-Жанейро, Сан-Пауло и Минас. Правительство, которое раньше блюло лишь интересы метрополии, теперь стало всячески поощрять колонизацию. В 1818 г. выходит первый контракт (Gachet) для водворения иммигрантов – в нем предусматривается оплата проезда, предоставление земель, животных, земледельческих орудий и всяческие льготы для прибывающих. Среди вновь возникавших колоний особенно высокого процветания достигла основанная в 1819 г. Nova Friburgo на Serra dos Orgaos (850 над уровнем моря), в штате Рио-де-Жанейро.

Г. И. Лангсдорф, с поразительной свежестью интересом откликавшийся на нужды того общества, среди которого ему приходилось жить и действовать, принялся и тут, в Бразилии, работать на пользу молодого общества страны, которая его так очаровала еще в дни первого знакомства с нею. Он горячо взялся за пропаганду иммиграции в Бразилию. Имея к тому времени и земельные угодья в штате Рио-де-Жанейро, в 1820 г. он взял отпуск у русского правительства и поехал в Европу, между прочим, и за колонистами для своих земель.

В ноябре 1820 г., во время пребывания в Париже, он издает мемуар-памфлет в поощрение эмигрантов. Побывав после Парижа в Германии,

Лангсдорф издал в феврале 1821 г. в Мюнхене брошюру о том же, но уже значительно расширенную и дополненную. К ней приложен законодательный акт правительства Жуана VI о колонистах (16 марта 1820 г.) и «Ansichten einer deutschen Colonisation in Brasilien», где приведен примерный контракт его с колонистами, которых он берется доставить в свои угодья. Он отнюдь не закрывает глаз на дурные стороны предлагаемого нового отечества – распутицу или простое отсутствие дорог, болезни, комаров» песочных блох; приводит примеры неудач колонистов из них нетерпеливости, небрежности и нерасчетливости. В то же время цифрами в руках он показывает, каких результатов может достигнут благоразумное хозяйство, и речь его звучит восторженно, когда она касается природных богатств и счастливого климата страны. «Здесь не нужны ни печи, ни камины для отопления дома. У кого есть чистая рубашка, легкие штаны и фуфайка да пара башмаков – одет прилично и достаточно тепло; для обыкновенного человека даже чулки и башмаки излишни…»

«… Богатейшее и счастливейшее воображение и совершеннейший из языков, созданных человеком, не может даже отдаленно приблизиться к изображению размеров богатств и красоты этой природы». «Кто тоскует по поэтическому настроению, – пусть едет в Бразилию, там поэтическая природа ответит его стремлениям. Всякий, даже самый бесчувственный человек, если он захочет так описать предметы, как они есть там, станет поэтом».

Условия, на которых он берет колонистов, сводятся к десятине фиску и десятине – владельцу земли, и напоминают наследственное оброчное состояние.

В начале весны 1821 г. Лангсдорф в Петербурге. В феврале он получает «статского советника» и орден св. Владимира и «действительного» члена Академии. 28 марта он в заседании Конференции Академии представляет вышеупомянутый мемуар на французском языке и образец бразильского евклаза для минералогического кабинета Академии.

Прежде чем вернуться к своему посту в Рио-де-Жанейро Лангсдорф получает поручение, как нельзя более соответствующее направлению интересов всей его жизни, – совершить путешествие во внутренние области Южной Америки. 20 июня 1821 г. Лангсдорф докладывает об этом Конференции Академии наук, спрашивая, не будет ли от нее специальных поручений, и прося принять на службу в Академию энтомолога Менетрие, желавшего принять участие в предположенной экспедиции.

Конференция постановила не давать ему детальных поручений, «уверенная в рвении, с которым г-н Лангсдорф в качестве действительного экстраординарного академика постарается, чтобы его предполагаемые путешествия внутрь Бразилии были плодотворны также для Академии и ее музея». Что касается до Менетрие, то он был принят и до самой смерти в 1863 г. состоял на службе в Академии, утвержденный по возвращении из Бразилии в 1826 г. хранителем энтомологического отдела ее музея. Из других участников экспедиции немедленно отправился в Бразилию еще ботаник Людвиг Ридель.

Сам Г. И. Лангсдорф достиг Рио-де-Жанейро лишь 3 марта 1822 г., привезя с собой из южной Германии и Швейцарии 80 человек колонистов, причем ни один из них не умер в дороге, что по тогдашним временам считалось замечательным.

Спекуляция с эмигрантами уже началась, и по вине агентов разных бюро незадолго перед тем погибла в пути целая треть пассажиров-швейцарцев – обстоятельство, весьма повредившее едва начавшейся пропаганде переселения в Бразилию.

Следующие три года проходят в коротких экскурсиях. В августе 1825г. Академия получает 6 ящиков с коллекциями, собранными в 1824 г. во время поездки в провинции Минас-Жерайс, и коллекцию рисунков млекопитающих Южной Америки (работы художника Ругендаса – эти великолепные рисунки хранятся в Архиве Академии наук). В феврале 1826г. Лангсдорф предложен в ординарные академики по зоологии. В этом же году получены материалы его фаунистических наблюдений в провинции Сан-Пауло и письмо в сопровождении мемуара о действии корня растения Cainca как средства от водянки, открытого им во время путешествия 1824 г. и многократно испытанного вслед за тем. Этот мемуар написан по-немецки и хранится в Архиве Академии.

Наконец в июне 1828 г., после годового перерыва, получено письмо из столицы провинции Матто-Гроссо города Куябб, расположенного в самом сердце Южной Америки, куда Г. И. Лангсдорф прибыл во главе хорошо снаряженной экспедиции. К письму приложены были каталоги предметов и ящиков, оправленных еще в 1826 г. и не пришедших тогда по назначению, тетрадь астрономических, метеорологических и географических наблюдений участника экспедиции Н. Рубцова. Написана она по-русски и озаглавлена «Астрономические обсервации». Наконец рисунки, сделанные во время путешествия с июня 1826 г. по январь 1827 г., изображавшие птиц, шкурки которых вошли в коллекцию. Конференция постановила благодарить Г. И. Лангсдорфа и напечатать выдержки из письма его в академической газете, как «достойные привлечь внимание публики». Оригинала письма я не нашел в Архиве, но мне удалось отыскать письмо в напечатанном виде на немецком языке в «St. Petergurgische Zeitung», № 52, Freitag den 29-ten Junil, 1828. Оно является единственным, что было вообще напечатано в России о большой экспедиции, сделанной внутрь Южной Америки, и, исходя от самого главного, является весьма ценным источником сведения. Привожу полностью напечатанную выдержку в русском переводе:

«Извлечение из письма г-на фон Лангсдорфа к Конференции Императорской Академии наук в С.-Петербурге.

Куяба, столица провинции Матту-Гроссу.

«В моем последнем отчете я извещал о посылке зоологических предметов и об открытии корня Chiococca (caunca), как quasi specificum при лечении водянок и болезней лимфатической системы. С тех пор я имел приятное удовлетворение многократно испытать необычайную действительность этого лечебного корня.

22 июня прошлого года я отплыл в сопровождении многочисленной свиты из Порт Фелис в провинции Сан-Пауло на реке Тиэтэ. Мы оставили населенную и цивилизованную часть этой провинции и следовали течению реки, опасной обилием водопадов, до ее впадения в громадную Парана. Несколько дней мы спускались по течению этой значительной реки дол устья Рио Пардо, затем поднимались по этой последней до ее истоков настолько, насколько она с притоками доступна для судоходства. Эта река берет начало на высокой горной цепи, пересекающей Бразилию с севера на юг и посылающей свои воды на восток в Парана, а на запад – в Парагвай. На этом нагорье, вблизи водораздела лежит поселение Camapuan, на много сотен легв во все стороны уединенное от других. Здесь путешественники за чудовищные цены выменивают на соль, железо, порох и дробь. Съестные припасы и перевозят через горы челны по суше на расстоянии двух с половиной легв, нагрузив их на уродливые двуколки, запряженные 7 парами волов.

22 ноября около полудня мы продолжали наше речное путешествие. Сначала ехали по быстрому и богатому водопадами лесному ручью Коши, 3 декабря вступили в реку Такуари и 12-го достигла места впадения этой речки в большую и знаменитую с давних времен реку Парагвай.

До сих пор вниз по реке путешествие было быстро и до известной степени удобно, но отсюда оно стало трудным, неприятным и медленным вверх по рекам Парагвай, Сан-Лорэнсу и Куяба.

Подошло дождливое время года и противопоставило нашему продвижению вперед величайшие трудности, ввиду очень сильного течения в реках. Неисчислимое множество москитов покрывало нас, голых гребцов и лодки, и окружало нас. Как облако. На низких, затопленных берегах едва можно было найти сухое место для привала, и оно оказывалось, как всякое дерево и куст (в Pantanaes), покрытым миллионами муравьев, так что нельзя было найти средства защититься от проклятых толп насекомых-мучителей ни в воздухе, ни на земле. Всякий жизни стал не рад. Едва можно было донести до рта пару ложек сухих бобов с салом (наша единственная обычная и ежедневная еда) без того, чтобы не набрать в нее москитов, а о глотке свежей воды нечего было и думать. Вода медленно текущего Парагвая была перегружена всевозможными посторонними веществами: красною глиною, гниющими листьями и корнями, разлагающимися рыбами и воняющею мускусом мочею сотен крокодилов (Crocodilus palpebrosus Cuor); она была покрыта отвратительной накипью, на которую противно было смотреть, и почти вовсе не годна для питья. При этом атмосферная теплота в тени обычно от + 26° до +29°. Температура воды почти неизменно днем и ночью +24°. при такой постоянной непрерывной жаре, с томительной жаждой освежиться, под преследованиями и пыткою туч комаров, мокрым от беспрестанного потения, нам невозможно было достать свежего питья и нечего было и думать о напряженных и серьезных занятиях. Наконец, после опасного, тяжелого и трудного путешествия, длившегося 7 месяцев и 8 дней, в конце января 1827 г. мы достигли главного города провинции Матто Гроссо – Куяба, на судоходной большой реке того же имени.

Из прилагаемого списка зоологических предметов Высокая Конференция Академии наук увидит значительный прирост, который получит от этого путешествия Кабинет естественной истории, причем я ни на минуту не упускал из вида желания его превосходительства – нашего отличного и достойного г-на президента «насколько возможно пополнить собрание млекопитающих», и в то же время старался удовлетворить желанию моего уважаемого г-на коллеги Пандера и добыть черепа и скелеты замечательных животных; так что Академический музей будут украшать многие уники, например скелет Parra Chavaria Linn, дублет Dicholophus cristatus III. и др.

Ботаник Ридель работал для науки очень усердно и с очень большим успехом; он добыл замечательное собрание редких растений и семян, которое он будет постепенно присоединять, согласно назначению, к коллекции Ботанического сада в С.-Петербурге.

Н. Рубцов продолжал с прилежанием свои астрономические, метеорологические и географические наблюдения, которые я при сем прилагаю для объяснения карт

Художник Адриано Тонэй нарисовал с умением и со вкусом много замечательных видов и редких предметов естественной истории; из рисунков составилось интересное собрание.

Ввиду того, что усовершенствование естественное истории человека особенно близко моему сердцу, я особенно настаивал на том, чтобы художники экспедиции изготовили точные портреты всех индейских племен, которых наблюдать мне представился случай. Уже теперь я имею удовольствие обладать очень поучительными портретами наций Cayapys, Guyanas, Schamicocos, Bororys и Chiquitos, из сравнения которых всякий непредубежденный человек легко склонится к тому, чтобы произвести все эти нации от монгольской расы . Я льщу себе надеждой, что это собрание портретов всех бразильских наций после окончания моего еще очень длинного путешествия возбудит необычайный интерес.

Кроме того, я старался собирать записи языков и все, что относится к языкам индейцам (со времен иезуитов), и, думаю, этим смогу оказать наукам существенную услугу.

Да будет мне позволено в то же время заметить, что я во время путешествия, о котором идет речь, Тиэтэ, Парана, Рио Пардо, Камапуан, Коши, Такуари, Парагвая, Сан-Лоурэнсо и Куяба особенно занимался ихтологией, описал и зарисовал больше пятидесяти новых пресноводных или речных рыб. В будущем я с особым вниманием предполагаю заниматься этою частью естественной истории, оставшейся в пренебрежении у большинства натуралистов, путешествовавших в Бразилии. Льщу себя надеждой, что общий результат экспедиции, начатой при столь благоприятных ауспициях и под защитою покровительствующего наукам монарха и министров, будет соответствовать ожиданиям и великодушию покровителей.

Мне следовало бы уже выше упомянуть, что в продолжение путешествия я занимался наблюдениями наклонения и колебаний магнитной стрелки. При этом опыте я пользовался методом, который, до получения более верных сведений, должен назвать английским, так как я научился ему у ученого английского морехода М. Оуэна. Он состоит в том, что прежде всего устанавливается по уровню в горизонтальной плоскости «инклинаториум», затем южный полюс иглы «инклинаториума», с помощью другого южного полюса опускают до 75%, и тогда наблюдают колебания иглы, пока она не остановится. Наблюдения производятся точно и тщательно, но я предоставляю физикам, превосходящим меня познаниями, строить на их основании гипотезы и выводить из них следствия – это уже не входит в план моего путешествия.

Наконец, я пользуюсь случаем послать Высокой Конференции Академии наук описания орнитологических предметов, собранных с июня 1826 по январь 1827 г., вместе с несколькими рисунками и т. п. Оригиналы находятся отчасти в прежних, отчасти в посылаемых теперь отсюда пакетах, о которых упоминалось выше, а те немногие, которые должны были остаться из-за недостатка места или по другим обстоятельствам, последуют вместе с ближайшими посылками коллекций».

Читая это письмо, всякий дорожащий успехами науки пожалеет, что широко задуманный им блестяще начатый план многостороннего исследования природы и населения девственных областей тропической Америки потерпел крушение.

Письмо из Куяба было последним письмом Г. И. Лангсдорфа. Из сообщений спутника его Флоранса нам известно, что по отъезде из Куяба, во время путешествия по Рио Тапажес, неутомимый исследователь, которому в это время было 54 года, заболел очень острой формой малярии, отразившейся на нервной системе потерей памяти и другими нарушениями душевной деятельности, – это случилось в июне 1828 г. Дальнейшее выполнение плана путешествия, охватывавшего Гвиану, разумеется, оказалось невозможным до выздоровления главы экспедиции, и она вернулась в 1829 г. в Рио-де-Жанейро. Ящики с коллекциями были доставлены в Петербург, сюда же прибыли рисунки художников и тетрадки вычислений Рубцова, но рукописи самого Г. И. Лангсдорфа, которые как записи языков индейцев и заметки об их обычаях представили бы и теперь чрезвычайно важный материал, – пропали. Вероятно, больной не захотел расстаться с ними. По советам врачей он поехал в 1830 г. в Европу на излечение. Физически он скоро совсем поправился и поселился во Фрейбурге, но душевные силы уже никогда не возвращались к нему. В 1831 г. Г. И. Лангсдорф был уволен в отставку от Академии с сохранением пенсии, которую Академия продолжала ему выплачивать до самой смерти. Умер он в том же Фрейбурге (Брейсгау) 29 июня 1852 г. в возрасте 78 лет. Последняя напечатанная им работа датирована 1827 г.; это «Kurze Bemerkungen uber die Anwendung und Wirkung der Gaincawurzeb. Rio-de-Janeiro, 1827.

ОЧЕРК ЭКСПЕДИЦИИ В БРАЗИЛИЮ АКАДЕМИКА Г.И. ЛАНГСДОРФА И ОПИСАНИЕ ЭТНОГРАФИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ ПРИВЕЗЕННЫХ ЕЮ

Материалом для настоящего очерка послужили, кроме текста дневника Флоранса, коллекции предметов Музея антропологии и этнографии Академии наук и рисунки художников экспедиции Г. И. Лангсдорфа, хранившиеся в Архивах Конференции Академии наук и Зоологического музея, а также этикетки гербария Риделя – Лангсдорфа, составляющие одно из сокровищ Ботанического сада Петра Великого, краткие заметки, почерпнутые из «Астрономических обсерваций» Pyбцова, по рукописи, хранящейся в Архиве Академии наук (с 19 августа 1825 г. по 30 марта 1827 г.).

На русском языке нет вовсе печатных сведений об экспедиции Лангсдорфа, а единственная история ее, составленная одним из участников появилась только на португальском языке в 1875-1876 в Рио-де-Жанейро под названием «Очерка» или «Этюда». На самом деле она является просто дневником, местами слегка измененным и дополненным, но тоже наспех и как будто в пути. Часть черновых рисунков автора этого очерка попала в руки Карла Штейнена и была им опубликована в 1899 г. с очень содержательными комментариями. Вот и все, что было известно до сих пор. Между тем экспедиция по грандиозности плана, широте задач и богатству собранного материала могла бы составить эпоху в истории изучения Бразилии, не в меньшей степени, чем классические путешествии принца Вида и графа Кастельно, если бы этот сырой материал был своевременно обработан и опубликован. В самой Бразилии высказывалось в печати сожаление об отсутствии всяких следов работы столь продолжи тельной и хорошо обставленной экспедиции, и мне пришлось слышать о ней впервые именно там, а не в Петрограде.

Виной забвения, в котором она была оставлена, является, конечно неизлечимая болезнь ее главы и вдохновителя, не напечатавшего ни строки со времени своего возвращения в Европу в 1830 г. до смерти в 1852 г. Конечно, зоологические и ботанические коллекции уже значительно утратили цену за прошедшие почти сто лет, но этого нельзя сказать oб этнографических коллекциях и рисунках, сделанных в пути, – они представляются теперь прямо сокровищами, так как относится к еще почти нетронутому быту диких племен, отчасти даже вовсе с тех пор исчезнувших, как-то: своеобразной группы племен бороро, называемой Bororrsilo-campos, или приобщившихся в наше время европейскому быту племени мундуруку, апиака, о двух последних вообще почти не имеется прямых сведений и по сие время, а столетие, прошедшее со времени экспедиции, не оставило, вероятно, и воспоминаний об их тогдашнем дикарском существовании.

* * *

Экспедиция Лангсдорфа в Бразилию официально значится продолжавшейся с 1822 по 1828 гг.

Как известно из биографии Лангсдорфа, эта экспедиция внутрь страны была взята под покровительство Александра I еще в 1821 г. и совершена на личные его средства. Ее главная часть – 1825-1828 – обошлась, согласно сведениям Тонэй, в 88.200 франков.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЭКСКУРСИИ И РАБОТЫ (1821-1825)

Гербарий свидетельствует, что уже в 1821-1822 гг. началось коллекционирование растений в некоторых местностях побережья: Баия, Рио-де-Жанейро и др. Ридель, первый помощник Лангсдорфа успел в 1821 г. побывать на Амазонке, откуда имеются его экземпляры растений этого года в гербарии. Кроме Риделя, участие в сборах принимал в эти годы также зоолог Э. Менетрие, побывавший в Бразилии до 1826 г., а препаратором работал уже упоминавшийся выше Г. Фрейрейс.

В 1823 г. экскурсии на небольшое расстояние продолжаются, и гербарий все растет.

В мае 1824 г. Лангсдорф, в сопровождении художника Ругендаса, совершает большую поездку в провинцию Минас-Жерайс. От нее у нас имеется коллекция прекрасных пейзажей, значительное количество растений и зоологического материала.

Серия рисунков начинается видами тогдашнего Рио-де-Жанейро, еще не имевшего ни набережных, ни нарядных построек наших дней. Горы Коркорадо и Пао де Ассукар, куда теперь проведены фуникулеры, красуются в своем еще девственном величии. Начало путешествия дает серию типов негров-невольников, сценки в корчмах у костров, разведенных на полу, вместо очага, как это и теперь можно увидеть в глуши.

14 мая путники достигли Рио Параиба. Ее переезжают по крытому мосту, соединяющему провинции Рио-де-Жанейро и Минас-Жерайс. 26 мая уже в Барбасоне (увы, теперь железная дорога переносит туда в несколько часов). Горы здесь усеяны отдельно растущими декоративными праукариями, переданными необычайно характерно художником. После, при попытке похитить скот они бежали. Это были, вероятно, каяпо или гуайкуру».

Когда все было готово к отъезду, лодки начали спускаться по речке Камапуан в Рио Коши, где уже должны были нагнать их пассажиры и весь багаж, оставленный позади, чтобы не перегружать челнов.

21 ноября, после 43-дневного пребывания на Камапуан, экспедиция верхом сделала 7 легв до порта Фурадо, где их ждал караван.

22 ноября при восходе солнца были приведены два связанных негра-беглеца, которых комендант экономии просил Лангсдорфа доставить в Альбукерк.

Путешествие продолжалось уже с гораздо большей скоростью, чем прежде, так как теперь приходилось спускаться по течению реки. Сначала ветки дерев и арки из склонившегося бамбука не позволяли раскидывать палатки в лодках. «Рио Коши живописна своими стремнинами, стенами утесов, кампо, рощами и горами; малая ширина ее, лесные заросли, красивые арки бамбука, серебристые отмели, обилие и разнообразие рыбы, – все время развлекают путешественника».

3 декабря, когда караван вошел в Рио Такуари, был пойман речной скат. В тот же день прошли водопад – последний до самой Куяба, его проводили торжественными салютами из ружей, и рабочие плясали и пели всю ночь. В этот день навстречу каравану явилась правительственная военная экспедиция, отправленная для исследования более короткого волока через Сукуриу, во главе ее стоял поручик Маноэль Диас. «Он сообщил, – говорит Флоранс, – об открытии военных действий против индейцев гуайкуру, последовавших за рядом измен с их стороны. Об этом нам говорили уже в Камяпуан, по известиям из Миранды».

«Во время мира, когда они получали от правительства подарки и провизию, ими был коварно убит бразилец, живший недалеко от форта Миранда; затем они напали и убили начальника и нескольких солдат на далеком от этого форта посту. Вслед за этими проявлениями вероломства они покинули окрестность Новой Коимбры, где жили поселенными, и ушли в кампо в поход как враги. Маноэль Диас советовал нам принять предосторожности при прохождении через их земли».

Вот подробности событий, имевших место после объявления войны:

«Тотчас после разрыва комендант форта Новой Коимбры послал одного из своих в Куяба просить подкреплений, – его мы встретили 10 декабря на реке Парагвае. Их было три человека в челноке, которые сообщили нам, что в столице приготовился караван в 14 игарите (больших однодревок) с 300 людьми – солдатами и милицией под командой вице- президента провинции полковника Жеронимо. Этот «флот» мы встретили 3 января, а через 10 месяцев, будучи в Куяба, мы видели их возвращение вместе с войсками, посланными усмирять взбунтовавшихся. Жеронимо получил от президента предписание препятствовать, согласно велениям императора, чтобы с индейцами, хотя бы и восставшими, обращались жестоко – следовало-де, насколько возможно, стремиться, посредством подарков и увещаний, помириться с ними».

«Гуайкуру – самые многочисленные из всех дикарей, живущих на берегах Парагвая. Я слышал даже, будто у них 4 тыс. вооруженных мужчин. Они наводят страх коварством своего поведения, внезапно разрывая дружеские отношения среди общего мира и обмена мнениями, кажущегося сердечным, без всякого мотива, кроме любви к грабежу, во время которого не обходится без пролития крови и многих жертв».

«Анналы Матту Гроссу полны измен этих неверных. Бродя по берегам Парагвая и Такуари, простирая свои походы на очень широкую территорию, они причиняли большой вред судам, пересекавшим их земли еще во времена открытия Бразилии. Уже несколько раз они доходили до Камапуана и недавно захватили там около 500 лошадей. Они часто проникают в земли кайоа и каяпо близ Парана, с целью обращения их в рабство. В своих опустошительных походах они не щадят и испанцев берегов Парагвая, даже в мирное время грабя их селения и продавая затем награбленное бразильцам. Не знают, продолжали ли они это и после усмирения их (в конце XVIII в.)».

«Поселены они возле Новой Коимбры».

«Они убеждены, что являются первой нацией мира, которой все прочие обязаны данью и подчинением. Не делают они исключений и для бразильцев, терпящих при случае от них всяческое зло. У них есть рабы племени шамукоко и всех прочих соседних племен, более слабых и более трусливых; оттого-то индейцы и обратились к покровительству бразильцев, дабы спастись от этой участи в руках хищников. Только гуато, хотя и малочисленные, внушают им почтение храбростью и мужеством. Эти варвары так смелы, что не боятся налагать оковы рабства даже на испанцев. Я видел, как прибыла в Куяба 12-летняя девочка этой национальности, которую освободил из плена у гуайкуру полковник Жеронимо. Она была похищена вместе с матерью из своего родного села в Парагвае еще грудным младенцем, осталась сиротой и усвоила все обычаи индейцев, язык которых стал ей родным».

«Гуайкару – все всадники и хорошие бегуны. У них есть многочисленные табуны, отнятые у испанцев или взрощеные на свободе в кампо. Иногда они продают верховых лошадей в Куяба за 9-10 мильрейсов. У иных по две, три и более лошадей. Сидят верхом они на крупе, что заставляет их употреблять очень длинные поводья».

«Их оружие – копье, лук и стрелы. Имеются и ружья, но, когда они воюют с бразильцами, – им недостает зарядов».

приходилось питаться бульоном из обезьян coat (Ateles) и barrigudo (вид Cebus), очень многочисленных из-за спелых плодов тукури».

«Здесь-то впервые обнаружилось несчастное состояние, в которое впал г. Лангсдорф, – потеря памяти о недавних событиях и полный беспорядок идей, – следствие перемежающейся лихорадки. Это расстройство, от которого он никогда уже не оправился, заставило нас ехать в Пара и вернуться в Рио-де-Жанейро, положив, таким образом, конец путешествию, план которого раньше этого несчастья был обширнейший. Мы должны были подняться по Амазонке, Рио Негро, Рио Бранко, исследовать Каракас и Гвианы и не вернуться в Рио-де-Жанейро, пересекая восточные провинции Бразилии. Может быть, мы взяли бы и другое направление, например, в Перу и Чили. Г-ну Лангсдорфу русское правительство не определило ни срока, ни пути экспедиции».

«Еще в Диамантино г-н Лангсдорф получил письмо от англичанина-путешественника Буршеля, в котором тот сообщал, что уезжает в Англию по домашним делам и предоставляет ему исследовать Касикиаре».

ИНДЕЙЦЫ МУНДУРУКУ

«На шестой или седьмой день пребывания нашего в Тукурисале прошла через лес, пограничный с нашим лагерем на другой стороне реки, партия индейцев мундуруку. Один из помощников рулевого, бывший на охоте, привез нам трех из них в челноке. Он съездил еще несколько раз за другими, и скоро у нас было 20 индейцев, среди которых две старухи и одна молодая женщина. На том берегу оставалось еще большее число, состоявшее преимущественно из женщин и детей. Переправленные через реку оставили у товарищей луки, стрелы и свой багаж.

Они выражали удовольствие, видя нас. Как и апиака, они ходят голыми, расписывая шею, плечи, грудь и спину рисунком, напоминающим фуфайку, прилегающую к телу.

Мундруку бреют волосы на голове, оставляя надо лбом короткий клочок волос круглой формы: сзади оставляют волосы, которые доходят до висков; так что все мужчины, старики, женщины и молодежь лысы по собственному желанию.

В каждом ухе делают две дыры, в которые вводятся цилиндры двух сантиметров толщины. Татуировка лица состоит из двух линий, идущих от рта и носа к ушам, и шахматной доски из ромбов на подбородке. Кроме этих несмываемых линий, они еще расписывают себя соком женипа по, цвет которого похож на чернила. Иногда проводят вертикальные линии в некоторых частых тел».

Один из индейцев принес подмышкой кусок cateit (дикой свиньи) изжаренной и завернутый в листья. При виде этой еды, казавшейся прекрасной на вид, во мне проснулся аппетит, утраченный с болезнью. Я попросил его у индейца и тот отдал мясо с готовностью.

С таким же удовольствием угостились им и г-да Лангсдорф и Рубцов, еще более страдавшие отсутствием аппетита, чем я. Без соли и каких-либо приправ мы нашли это жаркое очень вкусным, этим оно обязано тому способу, каким индейцы его приготовляют. Они заворачивают мясо в листья и, насадив на длинную палку, втыкают его на ней в землю на рассчитанном расстоянии от огня, смотря по степени жара.

Оно печется так медленно, что нужно до двух дней для готовности; но этим бом мясо остается более нежным, так как листья сберегают его сок и предохраняют от дыма.

Индейцы были изголодавшиеся из-за переходов, длившихся много дней подряд. Мы дали им хорошее подспорье для пропитания, и они вернулись на ту сторону реки, простившись с нами.

Они жили в нескольких днях пути отсюда на берегу реки Тапажос, где возделывали маниоку и фабриковали фаринью, которую у них скупали купцы из Папа (Бэлем).

Появление их в местах, которых они раньше никогда не посещали, объяснялось, вероятно, тем, что, как нам сообщил купец, встреченный нами 28 апреля, они убили вора-бразильца, вредившего их плантации, и боязнь преследования заставила их покинуть свои жилища, расположенные недалеко от бразильских поселений».

Багаж, оставленный около водопада, слегка пострадал от индейцев - пропала кукурузная мука, железные инструменты, луки и стрелы, подаренные индейцами апиака, рыболовная сеть и другие предметы.

Наконец, 20 мая новая лодка была спущена на воду, и путешествие, во главе которого теперь поневоле оказался Флоранс, продолжалось. Вечером того же дня встретилась лодка с торговцами, бросившими свой караван и поднимавшимися по реке, опережая его, чтобы не страдать от грубости экипажа каравана, ставшей невыносимой с той минуты, когда себя почувствовал в диких местах. По этому случаю Флоранс замечает:

«Наши матросы, конечно, иногда совершали небольшие к никогда не оказывали нам неуважения – и это их страха перед консулом, который с самого начала показал себя строгим с ними. Кроме того, они считали его за генерала». Дальнейший путь опять состоял из ряда стремнин и водопадов, через которые надо было пробираться, рискуя собой и багажом. Все бы больны, что вторично (первый раз в Тукурисале) забыли числа

На одном из водопадов отстала одна из лодок каравана, – целую ночь стреляли и трубили в рог, чтобы выручить потерявшихся, a на следующий день пустились на розыски, но все безуспешно – она потерпела… (отсутствуют страницы. Прим. ocr )

И с того дня попугаи перестали питаться человечьим мясом, а едят только кокосовые орехи, съедобные клубни на корнях растений, плоды и фрукты, а также цветы.

Потом братья пошли войной на зубастых рыб, пожиравших любого человека, как только он войдет в воду. Чтоб победить их, братья придумали одну хитрость.

Они завернулись в циновку из волокон растений и бросились в воду. Рыбы сразу же облепили их со всех сторон и вцепились своими острыми зубами в циновку. Но зубы их запутались в волокнах циновки, и так они и остались, словно их приклеили. Когда циновки были настолько облеплены рыбами, что уж ни одной больше не могло поместиться, братья поплыли к берегу, вышли из воды и убили рыб. Потом они снова завернулись в циновки и вошли в воду и повторяли свою хитрость до тех пор, пока не перебили всех рыб. Когда последние рыбы издыхали, они сказали им:

– С сегодняшнего дня вы больше не будете есть людей, а станете питаться только другими рыбами.

Потом братья пошли войной на змей, пожиравших людей, и всех их перебили.

И над каждой змеей повторяли они то, что произносили ранее над убитыми птицами и рыбами:

– С сегодняшнего дня ты не будешь больше есть людей, – и каждой рассказали, чем она должна питаться.

После того как они убили самую страшную змею, они сложили боевую песню, которую и сейчас поют в индейских селениях.

Печатается по изданию: Бразильские сказки и легенды. М., 1962

Ещё в 1812 году академик Григорий Иванович Лангсдорф был назначен русским генеральным консулом в Бразилию и пробыл в этой должности до 1820 года. С того времени он начал изучение природы и населения Бразилии. Он исследовал провинцию Рио (1822 — 1823 года), провинцию Минас-Жераис (1824 год), а в 1825 году участвовал в большой экспедиции внутрь материка. Экспедиция высадилась в порту Сантус, откуда проникла внутрь страны к истокам реки Тиете, по которой в 1823 году спустилась в Парану.

По Паране экспедиция проехала в реку Пардо, а затем в Парагвай. По этой реке и её притоку путешественники поднялись до Куябы, чтобы затем пересечь и обойти плато Мату-Гросу. В Куябе они пробыли почти год, совершая экскурсии по окрестным местам. Отсюда ботаник Л. Ридель (1827 — 1828 годы) по рекам Гуапоре и Мадейре, а Лангсдорф и астроном Н. Рубцов по рекам Аринос и Тапажос спустились в Амазонку, а в 1829 году вернулись в Рио-де-Жанейро.

На пути экспедиции пришлось преодолевать многочисленные трудности . Г. И. Лангсдорф на реке Тапажос заболел очень острой формой малярии, что вскоре отразилось на нервной системе и привело к неизлечимому мозговому заболеванию. Серьёзно заболел и Н. Рубцов, который по возвращении в Россию вскоре умер. Спутник Риделя, молодой рисовальщик А. Тонэй, утонул в реке Гуапоре.

Экспедиция доставила ценные географические, этнографические, экономические и естественно-исторические материалы. В 1830 году Риделем были доставлены в Петербургский ботанический сад 84 ящика живых растений из Бразилии.

Вернувшийся из экспедиции больным, Г. И. Лангсдорф не смог обработать собранные им научные материалы, и хотя богатейшие экспонаты Лангсдорфа находились в русских столичных музеях, о самой экспедиции знали немногие.

Материалы, собранные экспедицией академика Лаигсдорфа, во многом и по нынешний день не утратили своей научной ценности. При разборке «малой ботанической коллекции», например, был обнаружен и описан ряд новых видов растений. Особую ценность теперь имеют этнографические материалы, так как они были собраны среди племён, в то время ещё почти неизвестных. К тому же, часть племён из изучавшихся экспедицией сейчас уже почти полностью истреблена завоевателями и колонизаторами, другая часть ассимилировалась с пришлым, новым населением Бразилии, потомками выходцев из Европы.

В 1831 году Л. Ридель вторично отправился в Бразилию и, работая в течение трёх лет в провинциях Рио, Минас-Жераис и Гояс, собрал богатейшие коллекции.

В 1869 году произвёл научные наблюдения в Южной Америке знаменитый русский путешественник Н. Н. Миклухо-Маклай (у берегов Патагонии, в Магеллановом проливе, в провинции Аконкагуа и др.).

Поездку в Америку совершил знаменитый русский климатолог и географ А. И. Воейков (1873 — 1874 годы), посетивший Соединённые Штаты, Канаду, Мексику, Юкатан и Южную Америку. В Южной Америке он поднимался по реке Амазонке до г. Санта-рена, был в Андах, на озере Титикака и др. Во время путешествия он сделал много географических, в частности климатологических наблюдений, использованных им в классическом труде «Климаты земного шара» (Спб, 1884 год).

В 1890 году Соединённые Штаты посетил А. Н. Краснов, использовавший наблюдения над прериями Северной Америки в своей докторской диссертации «Травяные степи северного полушария». А. Н. Краснов побывал также и на родине магнолии — в субтропических областях Северной Америки.

В конце 80-х годов позапрошлого столетия большое путешествие по Южной Америке совершил русский дипломат А. С. Ионин. Он почти кругом объехал Южную Америку морем с восточной и западной сторон, пересек материк вдоль долины Амазонки. Кроме того, он путешествовал по степям Аргентины, посетил Анды. Впечатления о своём путешествии Ионин изложил в обширном сочинении («По Южной Америке», 4 тома), а в журнале «Землеведение» за 1895 год опубликовал описание путешествия на пароходе по озеру Титикака. Яркие описания природы и быта населения Южной Америки, данные Иониным, вошли в географические хрестоматии.

Известный русский ботаник Н. М. Альбов в 1895 — 1896 годах изучал природу и флору Огненной Земли. Последние годы своей короткой жизни (1866 — 1897 годы) он возглавлял ботанический отдел музея в Ла-Плате. На Огненной Земле Альбову удалось открыть целый ряд неизвестных до него растений. Он дал также превосходные описания природы этих островов и распространил свои исследования на некоторые другие территории Южной Америки (Северная Аргентина и Парагвай, Патагония и др.).

В 1903 — 1904 годах по Аргентине и соседним странам путешествовал Н. А. Крюков, крупный русский специалист по сельскому хозяйству. Собранные разнообразные материалы он обработал и опубликовал в книге «Аргентина» (Спб, 1911 год). Круг вопросов, освещённых Крюковым, далеко выходит за рамки узко специальной работы по сельскому хозяйству.

В 1914 году для проведения этнографических, естественно-исторических и географических исследований в Южной Америке на средства Академии наук, Московского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, Петроградского университета и других учреждений была снаряжена экспедиция в составе 5 человек (И. Д. Стрельников, Г. Г. Манизер и др.), выехавшая из Петрограда в Буэнос-Айрес. Оттуда участники экспедиции отправились по реке Парагвай в глубь материка. Исследованиями экспедиции были охвачены обширные и разнообразные территории Южной Америки.

Путешественники жили в тропических лесах, среди индейцев различных племён, и собрали очень ценные этнографические и естественно-исторические материалы и коллекции, поступившие в музеи Академии наук, частично в Музей антропологии Московского университета .

В начале января 1829 г. в Пара прибыл Ридель. «Он заболел на Риу-Мадейре и выстрадал не меньше нас», - писал Флоранс.134 Ридель прошел по намеченному маршруту, а в сентябре 1828 г. предпринял плавание вверх по Риу-Негру.

12(24) января на зафрахтованном бразильском бриге «Дон Педру I» путешественники отплыли в Рио-де-Жанейро. Плавание продолжалось больше двух месяцев. Оно осложнилось плохой погодой и тем, что капитан брига едва не посадил его на мель вблизи побережья провинции Мараньян. «В продолжение вояжа морской воздух Григорию Ивановичу был полезен, - сообщал позднее Рубцов Нессельроде, - ж/ все, что случилось с ним прежде сего путешествия, [он] обстоятельно рассказал, но что касается с 3-го сентября 1825 г.135 до сего времени ничего не помнит. Случаясь иногда говорить об оном, всегда отвечал, [что] ничего не помнит... Не можно надеяться (как по старости его лет), чтобы мог быть в прежнем разуме».136 «Болезнь такова, - писал о состоянии Лангсдорфа Флоранс, - что не позволит когда бы то ни было в дальнейшем путешествовать с научной целью».137

14(26) марта 1829 г. участники экспедиции прибыли в Рио-де-Жанейро. Лангсдорфа ждали там его старший сын Карл, уже четвертый год слушавший курс математики в местной военной академии, и Вильгельмина с сы¬

новьями Георгом, Генрихом Эрнстом, Вильгельмом и Генрихом, родившимися в 1822, 1823, 1824 и 1827 гг. Манди- ока по просьбе Лангсдорфа была еще в 1827 г. продана государству за 18.3 млн рейсов (около 18.3 тыс. рублей).138 В письмах Кильхену из Куябы от 23 июня (5 июля) и 24 июля (5 августа) 1827 г. ученый благодарил его за содействие в продаже фазенды и сохранении в ней для него «квартиры».139 Однако в письме вице-консулу от 24 октября (5 ноября) того же года Лангсдорф просил снять для него усадьбу с жилым домом.140 Ко времени возвращения путешественника его семья, вероятно, жила в такой снятой близ Рио-де-Жанейро усадьбе.

10(22) апреля 1829 г. Лангсдорф отправил Нессельроде донесение, в котором сообщал, что из-за болезни не может представить отчет об экспедиции. Он просил дать разрешение Риделю и Флорансу продолжить путешествие для того, чтобы выполнить намеченные планы. Тут же приводились сведения о необходимых для этого суммах: 4 тыс. руб. единовременно для покупки вьючных животных, инструментов и т. п. и по 6 тыс. руб. ежегодно.141 6(18) мая Лангсдорф просил Нессельроде об отпуске для лечения в Европе.142 6 сентября Николай I удовлетворил просьбу ученого. Лангсдорф узнал об этом из депеши Нессельроде от 2 октября,143 где, в частности, сообщалось, что вопрос об экспедиции Риделя будет решен после его прибытия в Россию.

Как уже отмечалось, материалы экспедиции отсылались в Петербург с начала 20-х годов. Последние их партии привезли в 1829 г. Рубцов и в 1830 г. Ридель (первый доставил 32 ящика, второй -84). Некоторые рукописи путешественников переслал в Россию с дипломатической почтой первый русский посланник в Бразилии Ф. Ф. Борель (барон Паленца).

Коллекции, составленные Лангсдорфом и участниками его экспедиции, явились ядром южноамериканских собраний академических музеев России. Обширные энтомологические, герпетологические, ихтиологические,144 орнитологические 145 сборы, чучела млекопитающих, более тысячи живых растений, гербарий почти в 100 тыс. экз. (один из самых полных в мире гербариев тропической флоры), образцы минералов, около ста этнографических предметов, несколько сот рисунков, десятки карт и планов, более двух тысяч листов рукописей (дпевников, тру¬

дов, архивных документов, писем), содержащих сведении по географии, ботанике, зоологии, экономике, статистике, истории, этнографии, лингвистике и другим отраслям знаний,- таков был итог этого путешествия. Гербарные образцы Лангсдорфа и Риделя послужили для установления примерно 15% видов бразильской флоры. К. Мартиус, Дж. Радди и другие ботаники назвали в честь Лангсдорфа несколько родов и около 30 видов растений.146

Непреходящую ценность представляют материалы экспедиции по социально-экономической и этнической истории Бразилии, исторической, экономической и физической географии, статистике, языкам индейских племен и многие другие.147 Ведь племена, которые наблюдали Лангсдорф и его спутники, давно не существуют, изменились ландшафты, запечатленные на рисунках художников экспедиции. В коллекции, собранной ученым, широко представлены документы эпохи рабства в Бразилии; они стали особенно ценными после 1888 г., когда в этой стране был издан специальный декрет об уничтожении подобных материалов.

Обработать коллекции и дневники Лангсдорф, разумеется, не смог. Не сделали этого и другие участники экспедиции. Л. Ридель до 1836 г. состоял в Рио-де-Жанейро на русской службе, много путешествовал и коллекционировал для Петербургского ботанического сада. Он умер в Бразилии в 1861 г. Там же умер в 1879 г. и Э. Флоранс. Э. П. Менетрие и Н. Г. Рубцов, хотя и прожили долгие годы в Петербурге (первый умер там в 1861 г., второй - в 1874 г.), были далеки от того, чтобы заняться обработкой архива экспедиции, в которой принимали участие в молодости.

Весной 1830 г. Лангсдорф с семьей покинул Рио-де- Жанейро. В августе он был в Антверпене, где у Виль- гельмины родился пятый сын - Адольф, а в октябре - в Великом герцогстве Баденском, в небольшом курортном местечке близ Раштатта, откуда было отправлено последнее из его донесений Нессельроде.148 Затем Лангсдорф переехал в Лар, где в 1827 г. умер его отец и продолжал жить его сводный брат - виноторговец Вильгельм Генрих. Наконец семья Лангсдорфов окончательно обосновалась во Оренбурге.

Климат южной Германии довольно быстро восстановил физические силы Лангсдорфа, но его психическое

состояние не улучшалось. ~В апреле 1831 г. Лангсдорф обратился к непременному секретарю Петербургской Академии наук П. Н. Фуссу - сыну некогда покровительствовавшего ему Николая Ивановича Фусса - с просьбой предоставить отпуск до полного выздоровления. Однако приложенное к письму заключение фрейбургского врача доктора Бозена не оставляло никаких надежд на скорое излечение и на возможность приезда ученого в Россию. Бозен писал, что вследствие перенесенной тропической лихорадки Лангсдорф страдает расстройством памяти: пе помнит о том, что произошло в последние годы, хотя и сохранил отчетливые воспоминания о своих ранних путешествиях.149

В июне 1831 г. Лангсдорф был уволен из Академии наук, а несколько раньше, в феврале, - из ведомства иностранных дел.150 Он получил от правительства России пожизненную пенсию - 1000 рублей в год, а в 1837 г. Лангсдорф и члены его семьи были приняты в баденское подданство.

Шли годы, но для Лангсдорфа время как будто остановилось. «Уютный и дружелюбный, - писал о нем один из современников, - Лангсдорф тихо жил в кругу своей семьи... Восход солнца всегда заставал его за письменным столом, погруженным в работу, но это могло лишь доказать, что его воля и усердие пережили умственные силы... Только изредка в беседе с кем-нибудь из ученых ум его оживлялся, и в Ъти минуты можно было догадываться о том, каким он был в прежние годы».151

В конце жизни Лангсдорфа снова ждали испытания. Весной и летом 1849 г. Фрейбург стал ареной бурных революционных событий. Они непосредственно коснулись и семьи ученого: сыновья Лангсдорфа - Георг, Генрих и Адольф - оказались в числе активных участников ба- денско-пфальцского восстания. После его поражения Георгу и Генриху пришлось бежать в США. Девятнадцатилетнего Адольфа, присоединившегося к повстанцам вместе с полком, в котором он был лейтенантом, изгнали из армии. Лангсдорф тяжело переживал вынужденную разлуку с сыновьями. 17 (29) июня 1852 г. непродолжительная болезнь свела его в могилу.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В последние годы в связи с интенсивным развитием политических, экономических и культурных связей СССР со странами Латинской Америки и США изучение научного наследия академика Г. И. Лангсдорфа стало одной из важных задач советской американистики. Во многих архивах Советского Союза было проведено тщательное выявление материалов о жизни и деятельности Г. И. Лангсдорфа, получены документы из ряда зарубежных архивов, завершена расшифровка всех трудночитаемых рукописей ученого. Архив бразильской экспедиции 1821- 1829 гг. стал предметом детального исследования как источник по истории и этнографии Бразилии первой трети XIX в. Были изучены дневники путешественника, его неопубликованные труды, коллекция исторических документов, собранная им в Бразилии, история экспедиционного архива, историография экспедиции, архивные материалы Н. Г. Рубцова, Э. П. Менетрие, Л. Риделя, Э. Флоранса, А. Тонэя, М. Ругендаса. В 1973 г. было издано научное описание материалов экспедиции Лангсдорфа в Бразилию, хранящихся в архивах СССР.1 В этой книге приведены сведения почти о восьмистах рукописях, картах и рисунках. Была составлена библиография научных трудов Г. И. Лангсдорфа и дана их научная оценка. Проведенные исследования показали уникальную ценность материалов экспедиции Г. И. Лангсдорфа для изучения исторического прошлого бразильского народа. Большое значение имеют труды путешественника и для исследования географии, истории и этнографии Северной Америки, а также Азии и Океании.

У России был свой Колумб

Пролив Вилькицкого.

90 лет назад мир узнал о последнем географическом открытии.

Фото РИА Новости

90 лет назад мир узнал о по­следнем географиче­ском открытии. Сделал его русский полярник. 20 сентября 1916 г. российский МИД специальной нотой довел до сведения международного сообщества, что в результате гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана 1913-1915 гг., которой руково­дил капитан 2 ранга Борис Ан­дреевич Вилькицкий, открыт архипелаг, состоящий из четырех крупных островов и названный Землей Императора Ни­колая II. МИД заявил, что «имеет честь ноти­фицировать настоящим прави­тельствам союзных и дружест­венных держав включение этих земель в территорию Россий­ской империи». Собственно, само открытие было сделано еще в 1913 г., задержка с его объявлением объяснялась начавшейся мировой войной.

...«Таймыр» и «Вай­гач» упорно пробивались на север. 20 августа на горизонте открылась узкая полоска земли. Командир экспедиции капитан 2 ранга Борис Вилькицкий, взгля­нув на карту, присвистнул: в этом месте была сплошная го­лубизна. Мифическая Земля Санникова? Нет, ибо район, где промышленник Яков Санников в 1811-м и полярник барон Эду­ард Толль в 1885 г. видели зага­дочную сушу, миновали давно. Выходит - открытие? Положив на карту ранее неизвестный остров, названный именем на­следника цесаревича Алексея - да и как иначе, ведь шел 1913 год, год 300-летия дома Рома­новых, двинулись дальше на север. Утром 22 ав­густа прямо по курсу открылись контуры высокого берега. И вновь на карте в этом месте - водная пустыня.

Высадились на берег, и командир «Вайгача» П. А. Но­вопашенный определил коор­динаты: 80 градусов 04 минуты северной широты и 97 градусов 12 минут восточной долготы. На флагштоке взвился и под дружное «ура» бешено захлопал на ветру на­циональный флаг. Вилькицкий зачитал приказ об открытии новых земель и присоединении их к россий­ским владениям. Архипелаг единодушно решили на­звать именем императора Ни­колая II.

Таков был главный результат гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана 1913-1915 гг., которой руково­дил капитан 2 ранга Борис Ан­дреевич Вилькицкий. Резуль­тат без преувеличения уникаль­ный: было совершено крупней­шее в XX веке и, вероятно, по­следнее на планете географиче­ское открытие такого мас­штаба. Не случайно при встрече первопроходцев в Архангельске Вилькицкого назвали русским Колумбом.

Путь к звездному часу своей жизни проходил у Бориса Андреевича через походы и бои. Родился он в 1885 г. в семье потомственного дворянина профессиональ­ного военного Андрея Ипполитовича Вилькицкого, генерал-лейтенанта корпуса ги­дрографов, начальника Глав­ного гидрографического управ­ления. Окончив Морской кор­пус и Морскую академию, Вилькицкий-младший плавал на Балтике и в Тихом океане. Правда, боевое крещение в войне с Японией получил на суше: в ноябре 1904 г. под Порт-Артуром был ранен, как многие другие защитники крепости попал в плен. Его мужество было оценено по достоинству: по возвращении из плена Борис получил ордена св. Ста­нислава, св. Владимира с ме­чами и бантом и св. Анны 4-й ст. на кортик.

Обретя свободу, он вернулся на Балтику, много плавал штурма­ном. Мечтал об Арктике, но смог реализовать мечту лишь после смерти отца, столько сил вложившего в организацию гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана.

26 июня 1913 г. Владивосток провожал экспедицию, пытавшуюся впервые пройти Северным морским путем в Европу. Ко­мандиром одного из двух судов - «Таймыра» шел капитан 2 ранга Вилькицкий. Менее чем через месяц в связи с тяжелой болезнью начальника экспеди­ции генерал-майора И.С. Сер­геева ему по приказу морского ми­нистра пришлось встать во главе похода. Что было дальше, читатель уже знает.

Архипелаг, состоящий из четырех крупных островов, оказался по площади почти в 38 тыс. кв. км - чуть меньше Дании. Поразительно, как долго такая махина могла скрываться от взоров первопроходцев. Блестящие результаты гидрографической экспедиции были оценены по достоинству. Все ее участники получили па­мятные нагрудные знаки, мно­гих удостоили орденов. Сам Вилькицкий был пожалован ак­сельбантом флигель-адъ­ютанта Его Императорского Величества, Русское географиче­ское общество удостоило полярника своей высшей награды - Константиновской медали.

После Октября 1917 года отречение от старого мира, как известно, при­обрело масштабы националь­ного бедствия. Если уж с «корабля совре­менности» сбрасывался Пуш­кин, то что говорить о деятелях русской культуры и науки масштабом поменее? Пе­чальной оказалась и судьба от­крытия Бориса Вилькицкого. «В 1918 г. в Советской России была опуб­ликована карта Северного Ле­довитого океана, на которой от­крытый всего пять лет назад ар­хипелаг не был указан вовсе, - рассказывает сотрудник Государственного центрального музея современной истории России Виктор Рыков, специально предпринявший длительный и трудоемкий поиск в картографическом фонде Рос­сийской государственной биб­лиотеки. - Правда, когда в 1924 г. Соединенные Штаты Америки попытались поднять в этом районе свой флаг, советское правительство в меморандуме, подписанном наркомом ино­странных дел Чичериным, напомнило о своих правах на земли, открытые Вилькицким. Причем они были названы именно так, как это было нотифицировано царским правительством в 1916 г., то есть Землей Императора Ни­колая II».

Однако топонимические казусы на этом не закончились. Хотя в конце 20-х годов архипелаг все же поя­вился на советских картах, он стал носить иные названия - сначала Северная Земля, потом Тай­мырский. И только после экспе­диции Г.А. Ушакова и Н.Н. Урванцева в 1930-1932 гг. окончательно приоб­рел современное название - Северная Земля. И тем не менее на карте, выпущенной в 1935 г. Ги­дрографическим управлением Главсевморпути, архипелаг вновь не был назван вовсе!

На протяжении многих десятилетий официаль­ная пропаганда провокационно противопоставляла советского ученого Георгия Ушакова предшествующим исследова­телям, приписывая ему «откры­тие огромной полярной страны», зато деятельность рус­ского Колумба замалчивалась. И не в последнюю очередь из-за того, что многие участники экспедиции 1913-1915 гг., в том числе и сам Вилькицкий, оказались после революции в эмиграции. Судьбу своих научных идей, от­крытий разделили и люди.

Потянуло привычно напи­сать: мол, как же расточи­тельны мы к своему националь­ному достоянию. Сколько мог бы сделать для нашей страны Вилькицкий, оставшись на Родине, ведь судьба отмерила ему немалый жизненный срок - он умер в Бельгии в 1961 г. Но что-то остановило разбег руки. А мог ли он остаться, мог ли с его офицерским по­нятием чести сотрудничать с режимом, беспардонно замол­чавшим его открытие? Очень и очень сомнительно. Будь иначе, разве появились бы из-под его пера такие строки: «Ка­ким великим соблазном для советских граждан, для моло­дых ученых в особенности, должна являться возможность уйти подальше от Москвы, от произвола партийных деспо­тов, от «уклонов» и «переги­бов», от морального и физиче­ского прозябания, уйти хотя бы в царство льдов и полярной ночи...»

С нансеновским паспортом бе­женца Борис Андреевич оказа­лся в Бельгийском Конго, ра­ботал гидрографом. Семья распалась: жена и сын Андрей осели в Германии. В 1929 г. Вилькицкий перебрался в Бельгию, трудился - и это обладатель высшей награды Русского географического общества! - на фабрике канце­лярских товаров. На дело, ставшее основным на всю жизнь - приведение в порядок материалов давней экспедиции - оставались вечера да редкие выходные.

Размышляя о проблемах изучения и освоения Севера, Вилькицкий зани­мал достойную позицию уче­ного и гражданина, хорошо видимую, например, в статье, опубликованной в парижской газете «Возрождение» к 20-летию его полярной экспедиции. Да, он не приемлет советскую власть, осуждает ее за расточительную трату ресурсов и страсть к «шумливым рекордам». Но не может не «радоваться такому неожиданному оживлению в изучении наших полярных вод», тому, что «Советская Россия размахом своего участия в плане международных исследований оставила далеко позади любую другую державу».

Родственники похоронили Вилькицкого в Брюсселе. И лишь спустя 35 лет хлопотами потомков Бориса Андреевича прах выдаю­щегося русского полярника навечно лег в родную землю на Смоленском кладбище Санкт-Петербурга рядом с останками отца и брата.

Но для увековечения памяти о нем, думается, не сделано главное - на географические карты не вернулись исконные названия, данные Вилькицким тем объектам, которые были открыты в ходе его знаменитой экспедиции. Несколько лет назад Рос­сийское Дворянское собрание обращалось по этому вопросу даже к Президенту России, но безрезультатно. Межведомственная комиссия по географическим названиям по поручению из Кремля рассмотрела предложение дворян и не поддержала его, объяснив тем, что названия архипелага Императора Николая II и острова Цесаревича Алексея «практически не употреблялись», к тому же переименование, мол, вызовет путаницу на картах и в справочных изданиях. Как, на ваш взгляд, звучит убедительно?

А пока так и остается нереализованным завет из 30-х годов самого Бориса Андреевича Вилькицкого: «Пройдут годы, забудутся ужасы революции и гражданской войны... исчезнут одиозные народу имена, рассеянные по необъятному простору России, как уже исчезли улицы и заводы с именем Троцкого; вернется Ленинграду имя великого Петра, как и другим городам их исторические названия, обретут вновь и эти земли имена покойных Государя и Цесаревича, имена, принадлежащие им по праву истории».

В 1974 г. Академия наук СССР отметила 200 лет со дня рождения выдающегося русского ученого и путешественника академика Григория Ивановича Лангсдорфа (1774-1852). Человек больших и разносторонних знаний, Г. И. Лангсдорф внес существенный вклад в ботанику, зоологию, географию и многие другие отрасли науки. Большое значение сохраняют по сей день и его этнографические исследования. Изучение вклада академика Г. И. Лангсдорфа в этнографию может стать темой большого коллективного труда. В данной статье предпринята попытка систематизировать печатные и архивные материалы Г. И. Лангсдорфа, касающиеся этнографии.

Уроженец юго-западной Германии, Г. И. Лангсдорф в октябре 1793 г. поступил в Геттингенский университет, являвшийся тогда одним из главных центров немецкой научной мысли эпохи Просвещения. Как этнограф он сформировался под влиянием своего учителя и наставника профессора И.-Ф. Блуменбаха. И. Блуменбах был крупным анатомом, физиологом, антропологом и в то же время замечательным знатоком истории путешествий разных эпох. Лекции И. Блуменбаха, яркие, впечатляющие, пробуждали мысль и жажду открытий, учили рассматривать природу и человека в их единстве и взаимодействии. Учениками И. Блуменбаха были А. Гумбольдт; исследователи Африки Ф. Хорнеманн, У. Зетцен, Г. Рентген, М.-Г. Лихтенштейн, И. Буркхардт; Максимилиан принц Вид-Нейвид, много путешествовавший по Северной и Южной Америке; Ф. Линк, изучавший Пиренейский полуостров, А. Грисбах, А. фон Гакстгаузен, известный своими трудами о России, и многие другие. Особое место среди них занял Г. И. Лангсдорф1.

После получения степени доктора медицины Г. И. Лангсдорф с 1797 по 1802 г. занимался естественнонаучными исследованиями в Португалии, побывал в Испании. В тот период он вступил в переписку с Петербургской Академией наук и в январе 1803 г. был избран ее членом-корреспондентом. Известно, что, вернувшись в Геттинген, Г. И. Лангсдорф начал обрабатывать свои заметки о пребывании на Пиренейском полуострове, но эти материалы пока не обнаружены.

В августе 1803 г. Г. И. Лангсдорф присоединился в Копенгагене к экспедиции И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского. С этого времени он был неразрывно связан с Россией и русской наукой. Кругосветное путешествие чрезвычайно расширило интересы Г. И. Лангсдорфа. В эти годы он научился скрупулезно собирать, систематизировать и осмысливать научный материал самого разнообразного характера. Тогда же начались и интенсивные этнографические исследования ученого.

В период кругосветного путешествия Г. И. Лангсдорф побывал на о. Тенериф, о. Санта-Катарина близ побережья Бразилии, на о. Нукухива, у о. Гавайи. С октября 1804 по апрель 1805 г. он находился с посольством Н. П. Резанова в Японии. В мае 1805 г. Г. И. Лангсдорф был на о. Сахалине. С июля по сентябрь 1804 г., в июне 1805 г. и с сентября 1806 по май 1807 г. ученый путешествовал по Камчатке. В июле 1805 - сентябре 1806 гг. Г. И. Лангсдорф посетил Алеутские острова, о. Кадьяк, о. Баранова, Калифорнию (Сан-Франциско), побережье Аляски. В июне1807-марте 1808 гг. он совершил путешествие по суше из Охотска в Петербург.

Материалы, собранные в 1803-1808 гг., нашли отражение в целой серии работ Г. И. Лангсдорфа. Многие из них содержат и ценные этнографические наблюдения. Находясь в октябре 1803 г. на о. Тенериф, ученый сделал заметки о захоронениях коренных жителей острова гуанчей2. В августе 1804 г. и июне 1805 г. Г. И. Лангсдорф писал из Петропавловска И. Блуменбаху и своему геттингенскому коллеге доктору Нохдену о нравах и обычаях жителей о. Нукухива и айнов3. С Камчатки он послал в Петербург небольшой словарь языка нукухивцев4. В октябре 1807 г. из Иркутска Г. И. Лангсдорф отправил министру коммерции и иностранных дел Н. П. Румянцеву свою рукопись «Darstellungder politischen Lage von Kamtschatka und Vorschlag zur Vebesserung des zerrutteten Zustand dieser Halbinsel» (Изъяснение политического положения Камчатки и предложение для улучшения расстроенного состояния этого полуострова), содержащую обширные и разнообразные данные о положении камчадалов5. В 1809 г. во Франкфурте-на-Майне путешественник опубликовал статью о камчатских мухоморах, в которой не только описал эти грибы, но и сообщил подробнейшие сведения об использовании их наркотических свойств ительменами и коряками6. В 1810 г. Г. И. Лангсдорф напечатал подробное описание татуировок жителей Нукухивы и иллюстрировал его собственными рисунками7. В следующем году упомянутая работа была переиздана в Веймаре на немецком языке8.

Капитальное описание путешествия Г. И. Лангсдорфа увидело свет во Франкфурте-на-Майне в 1812 г.9 Два великолепно изданных тома размером в четвертую долю листа и объемом почти в 650 страниц были дополнены двумя альбомами, включающими 43 гравюры. «Каждый наблюдатель, - писал ученый, определяя характер предлагаемой читателю книги, - имеет собственную точку зрения, с которой он видит новые предметы и судит о них, у него своя особая сфера, в которую он стремится включить все, что стоит в более тесной связи с его знаниями и интересами... Я старался выбрать то, что мне казалось представляющим общий интерес - нравы и обычаи разных народов, их образ жизни, продукты стран и общую историю нашего путешествия» 10.

В основу труда Г. И. Лангсдорфа были положены его путевые дневники. Однако перед нами не публикация дневников и не мемуары, а научное сочинение. Г. И. Лангсдорф проделал громадную работу, сопоставляя материалы собственных наблюдений с данными своих предшественников. Он тщательно изучил труды У. Блига, И. Браама, Д. Ванкувера, Д. Вильсона, Д. Кука, Ж. Лабилардьера, Ж.-Ф. Лаперуза, Г. Форстера и многих других европейских ученых и путешественников.

Обрабатывая свои материалы, касающиеся Русской Америки, Камчатки, Сибири, Г. И. Лангсдорф сравнивал их с сочинениями И. Биллингса, С. П. Крашенинникова, И. Ф. Крузенштерна, Г.-Ф. Миллера, П.-С. Палласа, Г. А. Сарычева, Г.-В. Стеллера, И. Э. Фишера, А. К. Шторха. С японскими географическими трудами и картами, а также некоторыми сведениями о языке айнов его познакомил Г.-Ю. Клапрот.

Труд Г. И. Лангсдорфа внес крупный вклад в изучение этнографии почти всех районов мира, в которых побывал путешественник11.

Современный американский географ К. Вебб, анализируя книгу Г. И. Лангсдорфа, справедливо отметил, что он был одним из тех исследователей Бразилии, которые «открывали обширное тропическое царство с экзотическими ландшафтами, людьми, обычаями, флорой и фауной»12. Г. И. Лангсдорф описал одежду населения о. Санта-Катарина, характерные пищу и напитки его жителей, способы охоты, обычаи гостеприимства, танцы, пение, музыкальные инструменты и т. д. Познакомившись с состоянием местного земледелия, скотоводства, рыболовства, китобойного промысла, ремесленного производства, торговли, ученый пришел к выводу, что их развитие в значительной мере сдерживалось из-за зависимого положения Бразилии. Этим, по его мнению, объяснялась и малочисленность населения, а также отсутствие просвещения и медицинской помощи.

Изучение Г. И. Лангсдорфом жителей островов Нукухива и Гавайи открыло новую страницу в этнографии Океании. «Этот труд, - писал Ф. Ратцель, - всегда называют в первом ряду среди огромной и весьма значительной литературы о путешествиях в Полинезию»13. Такая оценка объясняется не только разнообразием материалов, собранных путешественником, но и методами их изучения, представлявшими в то время значительный шаг вперед. Во время десятидневной стоянки «Надежды» в мае 1804 г. у о. Нукухива Г. И. Лангсдорф уделил основное внимание этнографическим, антропологическим и лингвистическим исследованиям. Несмотря на то, что в последней четверти XVIII в. в этой части Океании побывали Д. Кук, Э. Маршан, Д. Вильсон и другие европейские путешественники, нравы, обычаи, хозяйственный уклад островитян были почти неизвестны или, как убедился Г. И. Лангсдорф, часто описывались неверно.

Рис. 1. Портрет Г. И. Лангсдорфа, гравюра Ф. Лехмана, 1809 г.

Рис. 1-3 взяты из альбома Г. И. Лангсдорфа, приложенного к описанию его путешествия (см. сноску 9)

Большую часть собранных сведений сообщили ученому два европейца, осевшие на Нукухиве, - француз Жан Батист Кабри и англичанин Эдуард Робертс. Результаты расспросов этих людей, перенявших многие обычаи островитян, Г. И. Лангсдорф непременно сопоставлял и считал достоверным лишь то, что подтверждалось обоими. Много важных наблюдений сделал путешественник и сам, когда съезжал на берег.

Сведения, собранные Г. И. Лангсдорфом о жителях Нукухивы, не только обширны, но и очень разносторонни. Путешественник оставил заметки, касающиеся общественного устройства, одежды, пищи, жилищ, лодок, утвари, украшений, обычаев, обрядов, религиозных представлений, элементов искусства нукухивцев. С особой тщательностью Г. И. Лангсдорф изучил татуировки островитян. Он произвел также антропометрические измерения.

Рассматривая обычай каннибализма на Нукухиве, Г. И. Лангсдорф провел специальное сравнительно-этнографическое исследование. Он сопоставил услышанное на острове с данными о каннибалах у Геродота, Страбона, Плиния и других авторов с известными ему сведениями о каннибализме в Африке, Бразилии, Мексике. Сделав удивительно детальное и точное описание татуировки островитян (рис. 2), ученый высказал свои соображения о том, как она влияет на потоотделение. Он записал около 400 слов и выражений нукухивцев, причем услышав их из уст Ж. Кабри, снабдил его переводы своими критическими замечаниями14. Из материалов Г. И. Лангсдорфа о жителях Нукухивы Л. Я. Штернберг находил особенно ценным описание местных видов табу, а также записи музыки островитян, предоставленные путешественнику его спутником по плаванию на «Надежде», натуралистом. В.-Г. Тилезиусом фон Тиленау15.

Изучение народов Океании Г. И. Лангсдорф продолжал и во время кратковременной стоянки близ о. Гавайи в начале июня 1804 г. Правда, на берег он не съезжал, но описал физический облик гавайцев, подплывавших к кораблю, их татуировку, лодки, замеченные у них болезни и т. д. Заметки о гавайцах Г. И. Лангсдорф сделал и во время зимовки в Ново-Архангельске, по рассказам встреченных там моряков. Важно, что в своей книге ученый оговорил это, разграничив результаты собственных наблюдений и сведения, собранные другими лицами.

Рис. 2. Основные мотивы татуировки у жителей о-ва Нукухива.

Рисунок Г. И. Лангсдорфа

Описание кругосветного путешествия Г. И. Лангсдорфа является важным источником по этнографии Японии. Несмотря на строгую изоляцию русского посольства от внешнего мира, Г. И. Лангсдорф, знакомый с Японией по сочинениям Э. Кемпфера, К.-П. Тунберга и других путешественников XVIII в., не оставлял попыток получить собственное представление об этой стране и ее людях. Во время посещений корабля «Надежда», а затем резиденции посольства представителями японской администрации и выездов для ведения переговоров Г. И. Лангсдорф внимательно наблюдал, а затем описывал внешний облик японцев различного общественного положения, обычаи и нравы, сложный дипломатический церемониал, японские корабли, лодки и многое другое.

Исключительную ценность представляют сделанные путешественником описания внешнего облика и особенностей быта айнов, которых он наблюдал на о. Сахалин, близ бухты Анива и на северо-восточной оконечности о. Хоккайдо. Сведения об айнах, содержащиеся в трудах Крашенинникова, Ж. Лаперуза и других предшественников Г. И. Лангсдорфа, были весьма отрывочны и неточны. Как и И. Ф. Крузенштерн, Г. И. Лангсдорф стоит у истоков изучения проблемы происхождения айнов, занимающей этнографов многие десятилетия16. С помощью Г.-Ю. Клапрота ученый составил небольшой сравнительный словарь (около 90 слов) диалектов айнов, живших на Камчатке, Курильских островах, о. Хоккайдо, в южной и северо-восточной частях Сахалина 17.Это был первый словарь такого рода.

Рис. 3. Предметы материальной культуры жителей Новой Калифорнии и Норфольк-Зунда.

Рисунок Г. И. Лангсдорфа

Труд Г. И. Лангсдорфа может быть причислен к важнейшим источникам по этнографии северо-западной части Северной Америки. Ученый описал промысел морских котиков на о. Св. Павла, жилище, пищу, одежду, украшения, татуировку алеутов Уналашки, собрал сведения об их байдарках, оружии, охоте на китов, а также занятиях женщин, брачных отношениях, развлечениях, религии. Не менее подробно и основательно Г. И. Лангсдорф отразил в своем описании культуру коренных жителей Кадьяка - эскимосов-конягов, условия жизни местных алеутов и русского населения острова. У побережья Аляски, около залива Кукак путешественник наблюдал быт эскимосов-конягов 18.

Наряду с Ю. Ф. Лисянским Г. И. Лангсдорф был пионером в изучении тлинкитов (колошей, как называли их русские). В октябре 1805 г. ученый, предпринял поездку в северо-восточную часть о. Баранова, где находились поселения этих индейцев. Ученый описал жилища тлинкитов, их семьи-общины, пищу, одежду, охоту, рыбную ловлю, оружие, плетеные изделия, украшения, обычаи, образ жизни. Г. И. Лангсдорф наблюдал тлинкитов и во время посещения ими Ново-Архангельска. Эти материалы ученого представляют большой интерес. Хотя сведения о тлинкитах содержатся в описаниях ряда путешественников, наблюдавших их вскоре после Г. И. Лангсдорфа, специальное научное исследование этих индейцев было предпринято только в 20-30-е годы XIX в. русским этнографом и миссионером И. Е. Вениаминовым.

Г. И. Лангсдорф был первым русским исследователем населения Калифорнии 19 и, в частности, калифорнийских индейцев, входящих в семью пенути. Находясь в Сан-Франциско, он побывал в близлежащих миссиях монахов-францисканцев и подробно описал положение, быт и культуру живших там индейцев.

В части, касающейся Камчатки, труд Г. И. Лангсдорфа можно поставить в один ряд с сочинениями С. П. Крашенинникова, Г.-В. Стеллера и других известных исследователей полуострова. Ученый часто бывал в ительменских и русских поселениях. Он совершил большую поездку из Петропавловска в Нижнекамчатск по долине р. Камчатки и возвратился назад по западному побережью полуострова. Г. И. Лангсдорф побывал в одном из стойбищ оленных коряков близ селения Тигиль. Он отметил половое разделение труда у коряков, определил роль оленеводства в их жизни, дал описание отдельных элементов их материальной культуры: переносного жилища (яранги), меховой одежды, пищи и т. д.20 Тогда же ученый описал наркотическое действие местного мухомора и его широкое использование коряками и ительменами. Г. И. Лангсдорф выяснил число жителей в 50 населенных пунктах Камчатки. Он был первым из ученых, проведших подобную работу после С. П. Крашенинникова. Классическим признается и очерк путешественника о собаководстве у камчадалов21. Во время путешествия из Охотска в Иркутск Г. И. Лангсдорф кратко описал встретившиеся населенные пункты, а также быт эвенков и бурят, которых ему удалось наблюдать.

Гравюры, приложенные к книге Г. И. Лангсдорфа, снабжены подробными пояснительными текстами. Они не только иллюстрируют соответствующие места описания, но и имеют вполне самостоятельное научное значение, являясь превосходным историко-этнографическим источником. Из 43 гравюр одна касается путешествия вдоль берегов Северной Европы, одна посвящена о. Тенериф, одна - о. Санта-Катарина*десять - Нукухиве, одна - о. Гавайи, тринадцать - Японии, одна -Сахалину, десять - Русской Америке, три - испанской Калифорнии, две - Камчатке, одна - Сибири.

Рис. 4. Река Кубатан близ Сантуса.

На носу лодки изображен Г. И. Лангсдорф, рядом с ним, вероятно, астроном экспедиции Н. Г. Рубцов. 1825 г., черная акварель. Рисунок А. Тонэя.

ЛОААН, ф. 63, оп. 2, № 2

Точное число гравюр, выполненных по рисункам Г. И. Лангсдорфа, обнаружившего незаурядные способности художника, пока установить не удалось. Однако 15 из них, несомненно, были созданы на основе рисунков ученого, а остальные - с рисунков В.-Г. Тилезиуса фон Тиленау, члена посольства Н. П. Резанова майора Е. Фридерици, петербургского художника А. П. Орловского, который сделал их по эскизам Лангсдорфа и Тилезиуса. Рисунки и чертежи каноэ нукухивцев и гавайцев, лодки сахалинских айнов, байдарок с Уналашки, Кадьяка, Аляски были выполнены «судовым мастером» И. П. Корюкиным, путешествовавшим на корабле «Нева». Основная часть оригиналов, с которых были сделаны гравюры, хранится ныне в Бэнкрофтской библиотеке в США 22. Среди 38 находящихся там рисунков есть и несколько неопубликованных работ Лангсдорфа.

В апреле 1812 г. Г. И. Лангсдорф, являвшийся с 1808 г. адъюнктом Петербургской Академии наук, был избран экстраординарным академиком. Спустя несколько месяцев он был назначен российским генеральным консулом в Рио-де-Жанейро, куда прибыл в апреле 1813 г. Следующие 17 лет своей жизни он провел в Бразилии, став одним из наиболее крупных исследователей этой страны в начале XIX в. Наряду с изучением природы Бразилии путешественник уделял большое внимание сбору материалов о ее населении. В одном из своих бразильских дневников Г. И. Лангсдорф писал, что его особый интерес привлекали «географические и политические условия...нравы, обычаи, языки»23. Уже спустя месяц после прибытия в бразильскую столицу он прислал конференции Академии наук письмо, в котором сообщал различные сведения об индейцах племени ботокудов и высказывал свои соображения об их внешнем сходстве с алеутами24. В марте 1814 г. Г. И. Лангсдорф отправил в Петербург небольшой словарь языка ботокудов25. Ученый предлагал сравнить посылаемый материал с языком коренных жителей о. Баранова. Г. И. Лангсдорф, видимо, задумался над проблемой заселения южноамериканского континента и, на наш взгляд, избрал правильный путь для ее решения.

В 1821 г. Г. И. Лангсдорф встал во главе большой русской научной экспедиции в Бразилию. Ученый был хорошо осведомлен о результатах исследования этой страны к началу 20-х годов XIX в. Он знал о путешествиях Д. Мейва, В. Эшвеге, Максимилиана принца Вида-Нейвида, О. Сент-Илера, И. Шпикса, К. Мартиуса, И. Поля, И. Наттерера и других европейских ученых. Со многими из них Г. И. Лангсдорф был знаком лично. Разрабатывая планы будущей экспедиции, он старался не повторять маршруты своих предшественников. В 1824-1826 гг. экспедиция обследовала малоизученные районы провинции Минас-Жераис, а также южную, западную и северо-западную части провинции Сан-Паулу. В 1827 г. Г. И. Лангсдорф и его спутники путешествовали по Мату-Гросу, а затем двумя отрядами пришли на Амазонку: первый по рекам Риу-Прету, Аринус, Журуэна и Тапажос, второй - по Гуапоре, Маморе и Мадейре. Впервые осуществленное комплексное изучение Бразильского нагорья и пересечение его с исследовательскими целями по речным системам верхней Параны, верхнего Парагвая и Тапажоса было научным подвигом Г. И. Лангсдорфа и участников его экспедиции, преодолевших за восемь лет путешествий более 15 тыс. км26. Тропическая лихорадка, которой Г. И. Лангсдорф заболел весной 1828 г., спускаясь по р. Журуэна, привела к расстройству памяти, и он не смог вернуться к научной работе. Умер Г. И. Лангсдорф во Фрейбурге в 1852 г.

Архив экспедиции Г. И. Лангсдорфа, затерянный в 30-х годах XIX в. и обнаруженный только в 1930 г., содержит свыше 4 тыс. страниц рукописей, около 600 рисунков, десятки карт и планов27. Кроме обширной информации, касающейся разных отраслей науки, этот архив включает многочисленные и уникальные этнографические материалы. Мы остановимся лишь на тех из них, которые непосредственно связаны с деятельностью Г. И. Лангсдорфа 28.

Разнообразные этнографические наблюдения содержат неопубликованные дневники Г. И. Лангсдорфа 1824-1828 гг., насчитывающие в целом около 1400 страниц29. Этнографические материалы дневников можно разделить на три группы. Одни были собраны во время посещения ученым поместий (фазенд), другие - в городах, селениях, на приисках, наконец, много важных наблюдений путешественник сделал, когда экспедиция встречалась с индейцами.

Заметки Г. И. Лангсдорфа о жителях фазенд заслуживают пристального внимания 30. Несомненную ценность представляют сведения о положении и эксплуатации рабов в фазендах. Ученый, посетивший более 150 бразильских поместий, подробно описал условия труда и быта невольников, а также собрал данные об их численности в некоторых фазендах. В дневниках мы находим сведения об одежде, пище, жилищах негров, регламенте их трудового дня, дневных нормах, действовавших при выполнении земляных работ, в прядильном, ткацком, сахарном производствах.

В отличие от многих путешественников, оставивших общие замечания о быте фазендейру, Г. И. Лангсдорф описал вполне определенных лиц, обстановку конкретных господских домов. В дневниках можно найти сведения о меблировке дома хозяина поместья, его одежде, пище, распорядке дня, досуге. Важно, что ученый (иногда с помощью более или менее пространных описаний, а порой несколькими штрихами) дал представление об интересах, умственном развитии, образовании, психическом складе многих встретившихся ему фазендейру31.

За время путешествия Г. И. Лангсдорф посетил около 300 городов и селений Бразилии. «Я люблю узнавать историю возникновения населенного пункта», - признавался ученый32. «Очень трудно изучать нравы и обычаи здешних обитателей», - сетовал он на другой странице дневника33. Из записи, сделанной в начале февраля 1825 г., мы узнаем, что Г. И. Лангсдорф, возвращаясь из провинции Минас-Жераис в Рио-де-Жанейро, вез местные костюмы и другие достопримечательности: «одежды из атласа, вышитые золотом и цветным шелком, хлопчатобумажные ткани, кружева» 34.

Если западноевропейские путешественники начала XIX в. обращали внимание в основном на столицы провинций или относительно крупные города, то Г. И. Лангсдорф оставил, кроме того, заметки о многих мелких селениях и местечках, таких, как Мерсес, Помбу, д’Уба, Президиу, Санта-Рита, Морру-де-Агуа-Кенте, Гимараэнс и др. Он обычно рассказывал историю населенного пункта, описывал его планировку, постройки, улицы, указывал число домов и очагов. Ученого занимали вопросы техники городского строительства, снабжения водой и топливом. Г. И. Лангсдорф приводил данные о численности населения, его расовом, социальном и профессиональном составе. Как врач, он интересовался медицинской помощью, а также общественным призрением, детским образованием, церквами и монастырями. Мы находим сведения и о вооруженных силах, административном управлении, судебных органах, почтах.

Рис. 5. Открытие новой золотой россыпи на Риу-дас-Помбас, 1824 г., чернила и тушь(перо), карандаш. Рисунок М. Ругендаса.

ЛОААН, ф. 63, оп. 2, № 25

Значительное место Г. И. Лангсдорф уделил описанию быта и нравов населения городов. Он сделал заметки об интерьерах домов горожан различного состояния, их посуде, одежде, пище, домашних торжествах, приемах гостей, досуге (пении, музицировании и т.д.), отправлении религиозного культа. Интересны записи о положении бразильских женщин, кровной мести, бандитизме, воровстве, проституции, а также дезертирстве и уклонении от призыва в армию, широко распространенных в период крайне непопулярной в народе войны с Объединенными провинциями Ла-Платы в 1825-1828 гг. Привлекают внимание страницы, посвященные описанию жизни улиц, светских и церковных праздников. В 1825 г. Г. И. Лангсдорф был свидетелем торжеств в Сан-Паулу в связи с третьей годовщиной коронации императора Педру I, оставил заметки о закладке памятника на р. Ипиранге в честь провозглашения независимости, в 1828 г. наблюдал различные празднества в Диамантину и т. д. Для исследования вопросов размещения населения по территории тогдашней Бразилии могут быть полезны данные о расстояниях между отдельными населенными пунктами.

Этнографические записи, сделанные Г. И. Лангсдорфом во время посещения золотых и алмазных приисков Бразилии, получили некоторое отражение в литературе35, но основная их часть еще не введена в научный оборот. Ученый побывал на десятках приисков и среди них на таких крупных, как Дескоберта Нова и Алмазный округ в провинции Минас-Жераис и Диамантину в провинции Мату-Гросу. Он детально описал труд рабов и вольнонаемных старателей. Интересны заметки о жителях Алмазного округа: чиновниках, купцах, контрабандистах-гаримпейру и др. Г. И. Лангсдорф собрал сведения о строительстве домов и хижин, снабжении округа продовольствием, местном огородничестве и садоводстве, пище, одежде, музыке, танцах. Путешественник внимательно наблюдал и быт жителей Диамантину. Он тщательно описал конструктивные особенности и внутреннее убранство их жилищ, основные занятия, развлечения, семейные отношения, уровень образования, представления о медицине, всевозможные обычаи и обряды, взгляды на религию. Г. И. Лангсдорф указал общую численность населения Диамантину, привел данные о расовом и социальном составе, миграциях, смертности. Весьма интересны заметки и о том, как специфический быт диамантинцев отражался в их языке.

Большое научное значение имеют записи Г. И. Лангсдорфа, касающиеся индейского населения. Некоторые из них нашли отражение в публикациях Н. Г. Шпринцин36, однако большинство этих записей неизвестны этнографам. Оригинальный маршрут экспедиции позволил Г. И. Лангсдорфу сделать ряд ценных наблюдений и собрать немало сведений об индейской политике тогдашнего правительства Бразилии, освободительной борьбе индейцев, их роли в хозяйственной жизни страны.

Значительную часть интересующих нас материалов Г. И. Лангсдорф почерпнул из рассказов дорожных знакомых. В провинции Минас-Жераис это были местные фазендейру, представители администрации, священники и другие лица. Из бесед с ними ученый получил представление о масштабах и методах экспроприации индейских земель, целеустремленной правительственной политике выселения и истребления аборигенов. Данные, приведенные собеседниками Г. И. Лангсдорфа, по-видимому, заслуживают внимания. Изгнание из Минас-Жераиса основной массы индейцев закончилось лишь к 1810-1812 гг., и связанные с этим воспоминания еще не успели потускнеть. Однако нельзя не учитывать, что-они исходили от людей, относившихся к коренному населению, как правило, весьма недружественно, и могли в какой-то степени исказить действительность. Г. И. Лангсдорф узнал о том, когда были отвоеваны у индейцев берега р. Параиба, местности близ селений Помбу, Президиу, Санта-Рита, Барра-ду-Баралью, прииска Дескоберта Нова. Он выяснил, где расселялись остатки племен пури, коропо, короадо, ботокудов, привел данные о численности бразильских аборигенов в некоторых церковных приходах37.

Ученый собрал интересные сведения об индейских промыслах в Минас-Жераисе. Немаловажное значение среди них имел сбор корня ипекакуанья, применявшегося в лечебных целях. Г. И. Лангсдорф рассказало методе, сроках и продолжительности сбора этого корня, количестве ипекакуанья, которое индеец мог собрать в день и в год, рыночных ценах на корень, быте сборщиков из племен коропо и короадо, взаимоотношениях последних с властями и местным бразильским населением38. Другой индейский промысел, привлекший внимание Г. И. Лангсдорфа, состоял в разведении и сборе съедобных муравьев. Он получил распространение как в Минас-Жераисе, так и в других частях страны. Жирное тельце самки муравья не только охотно употреблялось в пищу, но и являлось лакомством, заменяя сало и весьма дефицитное в тогдашней Бразилии сливочное масло39. Путешественник упомянул также о последствиях широкого распространения этого промысла: муравьи уничтожали посадки сельскохозяйственных культур, что чрезвычайно обостряло отношения между индейцами и фазендейру. Для решения возникшей проблемы Г. И. Лангсдорф предложил охранять муравьедов и даже специально разводить этих животных.

Находясь в городах и селениях провинции Сан-Паулу, Г. И. Лангсдорф сделал заметки о численности индейцев, изгнанных из некоторых ее местностей, торговых связях между аборигенами и бразильцами, процессе смешения коренного населения с выходцами из Европы40. Ряд записей такого рода относится ко времени пребывания ученого в селении-фазенде Камапуан, лежавшей на тогдашней границе провинций Сан-Паулу и Мату-Гросу. Здесь он узнал о контактах между бразильцами и индейцами гуато, населявшими берега р. Парагвай. Гуато выращивали хлопок, изготовляли хлопчатобумажные ткани, вели меновую торговлю с жителями Камапуана, использовались ими в качестве проводников

Во время путешествия из Камапуана в столицу Мату-Гросу г. Куяба основной темой бесед Г. И. Лангсдорфа со встречавшимися ему бразильцами было восстание индейцев племени гуайкуру. Оно вспыхнуло близ местечка Миранда осенью 1826 г.42 В начале января 1827 г. при подходе к Куябе Г. И. Лангсдорф и его спутники встретили карательную экспедицию, посланную властями Мату-Гросу против гуайкуру. Данное ученым описание этой экспедиции представляет существенный интерес43. В дальнейшем в Мату-Гросу Г. И. Лангсдорф неоднократно слышал о вооруженной борьбе индейцев с колонизаторами 44.

Помимо сведений, полученных от различных лиц, Г. И. Лангсдорф заносил в свой дневник и личные впечатления от встреч с индейцами. Нужно отметить, однако, что разыскать представителей коренного населения было делом далеко не простым. Индейцев короадо путешественник видел 17-19 июля 1824 г. в одной из фазенд близ селения Президиу в провинции Минас-Жераис45. Они пришли в фазенду в поисках работы. Спустя день Г. И. Лангсдорф встретил индейца племени пури и получил от него сведения о местах расселения этого племени46.

Несмотря на неоднократные попытки Г. И. Лангсдорфа отыскать бразильских аборигенов, его следующая встреча с ними состоялась лишь 18 декабря 1826 г. в селении Албукерки (Корумба) в провинции Мату-Гросу. Вокруг пылали подожженные гуайкуру степи, и все окрестные племена, имевшие контакты с бразильцами, стремились укрыться в селениях последних. В Албукерки пришла группа индейцев гуана. Гуана хотели плыть в Куябу, и их касик попросил разрешения Г. И. Лангсдорфа присоединиться к экспедиции ввиду опасности со стороны гуайкуру47. По пути из Албукерки в столицу Мату-Гросу к экспедиции примкнула и группа индейцев гуато. С 26 декабря 1826 г. по 1 января 1827 г. Г. И. Лангсдорф побывал в нескольких их селениях. «Некоторые гуато довольно хорошо говорили по-португальски и служили нам переводчиками», - писал он48. В начале января экспедиция встретила более 200 гуана, которые плыли из Куябы. В те дни Г. И. Лангсдорф сделал немало записей, касающихся методов управления «замиренными» индейцами, их хозяйственных связей с бразильцами и влияния этих отношений на быт и психологию аборигенов49. Подобные вопросы нашли отражение и в заметках, относящихся к 11-21 апреля 1828 г., времени пребывания ученого в селениях индейцев апиака на р. Аринус50. В промежутках между изнурительными приступами лихорадки Г. И. Лангсдорф раздавал индейцам подарки, оказывал медицинскую помощь и этим завоевал их полное доверие. Ученый лишь жаловался, что при нем часто не было переводчика.

За годы путешествий по Бразилии Г. И. Лангсдорф сделал записи языков индейцев коропо, короадо, пури, машакали, гуана, каяпо, составил словарь лингва жерал, т. е. «общего языка», в основу которого легли языки тупи, дополненные португальскими заимствованиями51. Эти материалы ученого описаны52, но еще не стали предметом специального лингвистического исследования. Большой интерес представляет французско-ботокудский словарь, составленный видным знатоком индейской культуры и языков Г. Т. Марлиером, подаренный автором Г. И. Лангсдорфу и сохранившийся в архиве экспедиции53.

Обширные и разнообразные сведения о населении Бразилии содержатся в коллекции документов по этнографии и истории этой страны, которую собрал Г. И. Лангсдорф. Эти документы касаются провинций Минас-Жераис, Сан-Паулу, Мату-Гросу. Они были почерпнуты ученым в архивах, столичных и провинциальных учреждениях Бразилии, домах представителей бразильской администрации и других лиц. Документы дошли до нас в виде подлинников, копий и конспектов.

Сведения о населении Минас-Жераиса содержатся в сделанном Г. И. Лангсдорфом конспекте неопубликованного варианта статьи известного бразильского путешественника и естествоиспытателя Ж. Виейры Коуту, написанного в конце XVIII - начале XIX в.54 Этнографические материалы можно найти и в неподписанной (местами скопированной, а местами проконспектированной) рукописи о капитании Минас-Жераис, относящейся к 1806-1807 гг. и принадлежащей, по-видимому, перу ее тогдашнего губернатора Педру Марии Шавиера де Атаиде и Меллу55. Г. И. Лангсдорф скопировал и отзыв Г. Т. Марлиера о вышедшей в 1823 г. в Париже книге французского путешественника О. Сент-Илера, побывавшего в Бразилии в 1816-1822 гг.56. В своей рукописи Г. Т. Марлиер, бывший комендантом военных постов и индейских поселений на Риу-Доси в провинции Минас-Жераис, описал быт и нравы ботокудов, коропо, короадо, пури, рассказал о жизни аборигенов в созданной им колонии Петерсдорф, хозяйстве этого поселения.

Сведения о численности социальных и расовых групп населения Сан-Паулу, его общем приросте, числе браков, рождаемости, смертности содержит проконспектированный Г. И. Лангсдорфом отчет за 1820-1824 гг. президента жунты да фазенда (финансового ведомства) этой провинции Лукаса Антониу Монтейру де Барруша57. В папке под заглавием «Noticias sobre os Indios» собраны скопированные Г. И. Лангсдорфом заметки об индейских племенах провинции Мату-Гросу58. Авторами заметок были представители местной администрации: комендант округа Вилла-Мария Жуан Перейра Лейти, капитан-мор г. Диамантину Антониу Жозе Рамуш и Кошта, начальник постов на бразильско-парагвайской границе капитан Жозе Кравейру де Са. Документы относятся к февралю - марту 1827 г. Они содержат разнообразные, но из-за служебного положения авторов записок в известной мере тенденциозные сведения об индейцах бороро, паресси, апиака, гуато, гуана и др.

Некоторые заметки об индейцах каяпо, гуайкуру, бороро, паресси мы находим в неподписанной и недатированной рукописи, рассказывающей о путешествии из Сан-Паулу в Куябу59. Судя по содержанию документа, его автором был, по-видимому, купец, предпринявший плавание в столицу Мату-Гросу в самом начале XIX в. «Страх попасть в руки каяпо», о котором откровенно писал этот безымянный путешественник, не способствовал объективности его сообщений об индейцах.

Ценные данные о населении трех упоминавшихся выше провинций содержатся в собранных Г. И. Лангсдорфом статистических таблицах60. Их можно разделить на три группы. К первой относятся таблицы, в большинстве своем содержащие материалы о численности, социальном, расовом, возрастном, половом составе, семейном положении, приросте и плотности населения, данные о рождаемости, смертности, браках на определенный год в провинциях, округах, городах, местечках61. Ряд таблиц первой группы, кроме того, включает сведения о количестве и видах предприятий, числе занятых в каждой отрасли хозяйства свободных и рабов, указатели профессий с данными о численности, о социальном положении представителей каждой из них, списки наиболее крупных семей, материалы о числе населенных и пустующих домов. Ко второй группе можно отнести таблицы, в которых сравнивается численность социальных и расовых групп населения отдельных частей страны в разные годы62. К третьей - списки населенных пунктов или церковных приходов с указанием числа жителей в них в те или иные годы63.

В целом материалы академика Г. И. Лангсдорфа представляют собой уникальный источник по этнографии Америки, Азии и Океании. Исследования, проведенные ученым в Бразилии и Северной Америке, дают основания считать его одним из основоположников русской американистики. В связи с 200-летием со дня рождения Г. И. Лангсдорфа Академия наук СССР в октябре 1974 г. провела Всесоюзную научную конференцию, в которой участвовали также ученые из многих зарубежных стран. Конференция приняла решение о подготовке полного издания опубликованного и архивного наследия, выдающегося ученого. В это издание должны войти статьи Г. И. Лангсдорфа, рассеянные по страницам русских и европейских журналов начала XIX в., ставшее давно классическим, но так и не переведенное на русский язык описание его кругосветного путешествия, наконец, публикация архива экспедиции в Бразилию, включающего дневники, труды, письма и другие материалы ученого, а также рукописи, карты, рисунки его спутников - Н. Г. Рубцова, Л. Риделя, Э. П. Менетрие, М. Ругендаса, А. Тонэя, Э. Флоранса. Предполагаемое издание, вне всякого сомнения, обогатит советскую и мировую этнографическую науку.

ETHNOGRAPHIC RESEARCH BY ACADEMICIAN G. I. LANGSDORF

The article deals with the ethnographic materials on the peoples of Asia, America and Oceania comprised in the literary and manuscript heritage of the prominent Russian scholar and traveller, Academy member, G. I. Langsdorf. Such materials are to be found in Langsdorf’s seldom cited articles published in Russian and German periodicals at the beginning of the XIX-th century; in his description of his round-the-world voyage in 1803-1808; in the archives of his Brazil expedition of 1821-1829. There are valuable ethnographic data in G. I. Langsdorf’s unpublished Brazil diaries for 1824-1828 and in his collection of various notes and documents on Brazil’s population. The author stresses the importance of publishing the complete literary and manuscript heritage of G. I. Langsdorf.

Примечания

1 Н. Plischke, Johann Friedrich Blumenbachs Einfluss auf die Entdeckungsreisenden seiner Zeit, Gottingen, 1937, S. 60-64.

2 «Reisenachrichten von Hrn. D. Langsdorff von Santa Cruz auf Tenerife, den 25 Oct.1803», «Magazin fur den neuesten Zustand der Naturkunde», Bd 9, 1805, S. 203-206.

3 «Fernere Reisenachrichten von Hrn. D. Langsdorff an J. F. Blumenbach aus dem Petropalowschen Hafen auf Kamtschatka den 23 Aug. 1804», «Magazin fur den neuesten Zustand der Naturkunde», Bd. 10, 1805, S. 193-206; «Reisenachrichten von Hrn. D. Langsdorff. Auszug aus einem Briefe and Dr. Noehden, den 6 Juni 1805 Peter Paulshafen». Там же, Bd 11, 1806, S. 289-298.

4 Ленинградское отделение Архива Академии наук СССР (JIOAAH), ф. 1, оп. 2, 1805, № 13, § 182.

5 Архив внешней политики России (АВПР), ф. Главный архив, 1-7, 1802, д. 1, папка 44, л. 17-36. Эта рукопись подготовлена к печати. См.: Т. К. Шафрановская, Неизвестная рукопись академика Г. И. Лангсдорфа о Камчатке, в кн.: «Проблемы исследования Америки в XIX-XX вв. Тезисы докладов к конференции, посвященной 200-летию со дня рождения академика Г. И. Лангсдорфа» (далее - «Проблемы...»), Л., 1974, стр. 30-32.

6 G. Langsdorff, Einige Bemerkungen, die Eigenschaften Kamtschadalischen Fliegenschwammes betreffend, «Annalen der wetterauischen Gesellschaft fur die gesammte Naturkunde», Bd 1, 1809, S. 249-256.

7 Г. Лангсдорф, Описание узоров, наводимых жителями острова Вашингтона на их теле, «Технологический журнал», т. VII, ч. 2, 1810.

8 «Langsdorff’s Nachricht uber die Tatowirung der Bewohner von Nukahiwa und der Washington-Insulaner», в кн.: A. J. von Krusenstern, Beschreibung der Insel Nukahiwa, Weimar, 1811, S. 40-47.

9 G. Langsdorff, Bemerkungen auf einer Reise um die Welt in Jahren 1803 bis 807 (далее - «Bemerkungen...»), Bd 1, Frankfurt am Mayn, 1812. Список переизданий описания кругосветного путешествия Г. И. Лангсдорфа см.: Б. Н. Комиссаров, Академик Г. И. Лангсдорф (к 200-летию со дня рождения), «Изв. ВГО», т. 106, 1974 вып 2. стр. 133.

10 G. Langsdorff, Vorwort, в кн.: «Bemerkungen...», Bd 1, S. 1.

11 Н. Damm, Volkerkunde der von Langsdorff besuchten Gebiete, в кн.: H. v. Langsdorff, Eine Reise um die Welt, Leipzig, 1951, S. 26-35.

12 К. Вебб, Академик Г. И. Лангсдорф и развитие географической науки в Бразилии, в кн.: «Проблемы...», стр. 18-20.

13 F. Ratze1, Georg Heinrich Freiherr von Langsdorff, «Allgemeine Deutsche Biographie», Bd 17, Leipzig, 1886, S. 689.

14 «Bemerkungen...», Bd. 1, S. 144, 145, 155-159.

15 Л. Я. Штернберг, Этнография, в кн.: «Тихий океан. Русские научные исследования», Л., 1926, стр. 167.

16 Л. Я. Штернберг, Айнская проблема, «Сборник МАЭ», т. VIII, Л., 1939, стр. 367.

17 «Bemerkungen...», Bd. 1, S. 300-303.

18 Р. Г. Ляпунова, Этнографические исследования Г. И. Лангсдорфа в Северо-Западной Америке, в кн.: «Проблемы...», стр. 23, 24.

19 Н. Н. Bancroft, History of California (1542-1890), vol. 1, San Francisco, 1884, p. 38; JI. Я. Штернберг, Этнография, стр. 152; P. Пирс, Материалы Г. И. Лангсдорфа как источник по истории Аляски и Калифорнии, в кн.: «Проблемы...», стр. 27-30.

20 В. В. Антропова, Этнографические материалы академика Г. И. Лангсдорфа о народах Камчатки (ительмены, коряки, айны), в кн.: «Проблемы...», стр. 8-10.

21 Л. Я. Штернберг, Этнография, стр. 152; В. В. Антропова, Старинные камчадальские сани, «Сборник МАЭ». т. X, Л., 1949, стр. 47-92.

22 Bancroft Library, Robert В., Honeymann, Jr. Collection, Langsdorff Group, 63, 2,1000-1037.

23 ЛОААН, ф. 63, оп. 1, № 2, л. 82 об., 88 об.

24 Там же, ф. 1, оп. 3, № 76, л. 339-340.

25 Там же, № 77, л. 63-64.

26 Б. Н. Комиссаров, Академик Г. И. Лангсдорф и его экспедиция в Бразилию (1821-1829), в кн.: «Материалы экспедиции академика Григория Ивановича Лангсдорфа в Бразилию в 1821-1829 гг. Научное описание», Л., 1973 (далее - «Материалы...»), стр. 7-43.

27 Б. Н. Комиссаров, Архив экспедиции Г. И. Лангсдорфа в Бразилию (1821-1829), в кн.: «От Аляски до Огненной земли», М., 1967, стр. 275-285; его же, Судьба архива первой русской экспедиции в Бразилию, «Археографический ежегодник за 1971 год», М., 1972, стр. 182-190.

28 Об этнографических материалах других участников экспедиции см.: «Материалы...», стр. 47-49, 50, 58, 59, 72-77, 82, 83, 104-110, 127-131; Г. Г. Манизер, Экспедиция академика Г. И. Лангсдорфа в Бразилию (1821-1828), М., 1948; Н. Г. Шпринцин, «Живописное описание путешествия из Порту-Фелис в Куяба» Г. Флоранса, «Сов. этнография», 1936, № 6, стр. 104-110; Б. Н. Комиссаров, Новый русский источник по истории и этнографии Бразилии 20-х годов XIX века (Записки Н. Г. Рубцова), «Сов. этнография», 1963, № 3, стр. 172-176; «Бразилия в описаниях участников русской экспедиции 1821-1829 годов» (подготовка публикации, вводная статья, редакция переводов и примечания Б. Н. Комиссарова), «Новая и новейшая история», 1966, № 3,стр. 115-127; Б. Н. Комиссаров, Из дневника участника русской научной экспедиции в Бразилию в 1821-1829 гг., «Латинская Америка», 1972, № 5, стр. 144-160; 1973, № 1, стр. 142-161; А. И. Алексеев, Б. Н. Комиссаров, Н. Г. Рубцов, и его роль в исследовании Бразилии, «Изв. ВГО», т. 98, 1966, вып. 6, стр. 500 506; А Е Гайсинович, Б. Н. Комиссаров, Новые бразильские рукописи Э. П. Менетрие, «Изв. ВГО», т. 100, 1968, вып. 3, стр. 249-251. Список предметов этнографической коллекции, собранной экспедицией Г. И. Лангсдорфа в Бразилии, см.: Г. Г. Манизер, Указ. раб., стр. 151-154; см. также: К. К. Гильзен, Человеческая голова как военный трофей у индейцев племени мундуруку, «Сборник МАЭ», т. V, Пг., 1918,стр. 351-358.

29 ЛОААН, ф. 63, оп. 1, № 1, л. 1-335; № 2, л. 1-109 об.; № 3, л. 1-137;№ 4, л. 1-26; № 5, л. 1-44; № 6, л. 1-20 об.; № 7, л. 1-24.

30 Б. Н. Комиссаров, Бразильская фазенда первой трети XIX века в дневниках Г. И. Лангсдорфа и на картах Н. Г. Рубцова, «Вестник ЛГУ, серия истории...языка и литературы», 1969, № 8, вып. 2, стр. 62-70.

31 См., например, ЛОААН, ф. 63, оп. 1, № 1, л. 63-63 об.

32 Там же, л. 80 об.

33 Там же, л. 108 об.

34 Там же, № 2, л. 33 об.

35 Н. Г. Шпринцин, Положение индейцев и негров Бразилии (по материалам русских экспедиций), «Краткие сообщения Ин-та этнографии АН СССР», вып. VII, 1949, стр. 62-69; «Бразилия в описаниях...», стр. 118-122.

36 Н. Г. Шпринцин, М. В. Крутикова, Индейцы гуато, «Изв. ВГО», т. 80, вып. 5, стр. 500-506; Н. Г. Шпринцин, Индейцы апиака (из материалов первой русской экспедиции в Южную Америку), «Краткие сообщения Ин-та этнографии», вып. X,1950, стр. 84-96.

37 ЛОААН, ф. 63, оп, 1. № 1, л. 21 об., 67 об., 80, 88 об., 89 об., 96, 98-100, 101 об.,109 об., 113, 120 об.

38 Там же, л. 97-98, 286 об,- 287.

38 Там же, л. 101 об.- 102 об., 275 об.

40 Там же, № 2, л. 82, 103-103 об., 105 об.

41 Там же, № 3, л. 84 об., 91 об.- 92.

42 Там же, л. 109 об,- 110, 113-113 об., 114 об.

43 Там же, л. 123 об., 125 об., 129.

44 Там же, № 4, л. 2, 6 об.; № 7, л. 6 об., 8, 18 об.

45 Там же, № 1, л. 95 об.- 98.

46 Там же, л. 98-100.

47 Там же, № 3, л. 112-112 об., 116.

48 Там же, л. 121.

49 Там же, л. 114 об - 116, И 8-123 об., 126-127, 130.

50 Там же, № 7, л. 11 об.- 21 об.

51 ЛОААН, ф. 63, оп. 1, № 22, л. 1-28; № 23, л. 1-3 об.; № 25, л. 1-10; № 26, л. 1-2 об.

52 «Материалы...», стр. 55, 56; О. К. Васильева-Шведе, Лингвистические материалы русской экспедиции в Бразилию 1821-1829 гг., «Научный бюллетень ЛГУ», 1947, № 14-15, стр. 36-42; ее же, Лингвистические материалы академика Г. И. Лангсдорфа, в кн.: «Проблемы...», стр. 14-17.

53 ЛОААН, ф. 63, оп. 1, № 24, л. 7-15 об.; Н. Г. Шпринцин, Из архивных материалов по языкам индейцев Бразилии, «Сов. этнография», 1964, № 3, стр. 139, 140.

54 ЛОААН, ф. 63, оп. 1, № 32, л. 1-15 об.; Б. Н. Комиссаров, Академик Г. И. Лангсдорф и бразильский ученый Ж. Виейра Коуту, «Изв. ВГО», т. 102, вып. 4, 1970, стр. 370-373.

55 ЛОААН, ф. 63, оп. 1, № 31, л. 1-52.

56 Там же, № 40, л. 4-6; Aug. de Saint-Hilaire, Apercu d’un voyage dans I’interieur de Bresil, Paris, 1823.

57 ЛОААН, ф. 63, оп. 1, № 30, л. 59-62 об.

58 Там же, № 28, л. 1-9.

59 Там же, № 30, л. 2-12.

60 Б. Н. Комиссаров, С. Л. Третьяков, Материалы по статистике населения Бразилии первой четверти XIX в. в архиве экспедиции Г. И. Лангсдорфа, в кн.: «Исследования по новой и новейшей истории», Л., 1972, стр. 17-30.

61 ЛОААН, ф. 63, оп. 1, № 15, л. 1-5; № 16, л. 1-4, 9-10; № 30, л. 28-29, 37-40.

62 См. например: там же, № 30, л. 33.

63 Там же, л. 30, 35, 36.