Ни для кого не секрет, как относились к евреям во времена Второй мировой войны. Ни для кого не секрет, что пришлось пережить этой нации и в нашей стране как в дореволюционную, так и в сталинскую эпоху. Антисемитизм был крайне распространенным явлением, есть он и сейчас. А между тем среди известных, талантливых людей, настоящих профессионалов в своих областях евреев немало.

Кто такие евреи

Часто евреев называют иудеями. Между тем это не совсем синонимы. Еврей - национальность, это человек, чья мать является еврейкой, исповедующий иудаизм. Соответственно, иудей - тот, кто принадлежит к иудейскому вероисповеданию. Если человек не был рожден евреем, но принял иудаизм, по существующему в настоящее время закону в Израиле он также считается евреем. От слова «иудей» образовалось хлесткое прозвище «жид», которым ранее называли всех людей данной национальности в отрицательном ключе.

Слово «еврей» произошло от библейского «иври», перевести его можно как «пришелец». Такое значение напрямую связано с происхождением этого этноса.

Происхождение евреев

Если верить Библии, первые евреи появились на Земле во втором тысячелетии до нашей эры. Возникли они на территории древнего Ханаана, когда семитские скотоводы-кочевники перешли Евфрат (отсюда и «пришельцы») и смешались с ханаанскими земледельцами и досемитским населением. Появившиеся в Ханаане были впоследствии разделены на двенадцать племен, а их предками считаются Авраам, Исаак и Иаков.

Позже еврейское население расслоилось по миру, появились диаспоры (так называют часть какого-либо народа, который живет не на своей территории) в разных странах. Вследствие еврейского геноцида после Второй мировой войны был создан Израиль.

Известные евреи России: прошлое

Как только ни унижали несчастный еврейский народ во все века, во всех странах, подчеркивая, что у этих людей не может быть никаких особенностей, заслуг и талантов, что такие, как они - «жиды» - не могут и не должны ничего добиться. Тем не менее среди выдающихся людей в самых разных областях, какие только существуют, еврейской нации - немерено. Что лишний раз доказывает - дело не в национальности. Дело - в самом человеке.

Среди потомков Иакова, живших и работавших в прошлом столетии, много тех, кто добился признания в своей среде. Это и ученые, и актеры, и писатели… Владимир Ленин, Владимир Жаботинский, Яков Свердлов, Лев Троцкий, Абрам Иоффе, Евгений Лифшиц, семья Гнесиных и многие-многие другие - вот далеко не полный список известных евреев России девятнадцатого-двадцатого веков. О некоторых их «коллегах» - чуть более подробно ниже.

Наука

Известного психолога Льва Семеновича Выготского знают многие, но далеко не всем известно, что настоящее его отчество - Симхович, а в фамилии вместо «т» должна быть «д». И мать, и отец его принадлежали к еврейскому народу. Окончил юридический, а также историко-филологический факультеты, преподавал, психологией стал заниматься с изучения психологии искусства (выпустил одноименную монографию).

На рубеже веков в Смоленске появился на свет будущий авиационный конструктор Семен Лавочкин. При рождении он получил немного другое имя - Шлема Айзикович Магазинер. Отец его, еврей по происхождению, работал меламедом (то есть учителем). Отслужил в армии, окончил Московское высшее техническое училище, стал сначала обыкновенным конструктором, затем - руководителем проектирования самолетов. Машины, созданные Лавочкиным, принимали участие в боях Великой Отечественной войны.

Будущий лауреат Нобелевской премии по физике и известный ученый также выходец из еврейского этноса. Родился и вырос в Баку, там же окончил два факультета - физико-математический и химический. Первые научные труды появились в печати в конце двадцатых годов.

Яков Исидорович Перельман - человек, которого, пожалуй, знают все. Он родился в Белостоке (сейчас это Польша) в еврейской семье. Первый очерк опубликовал в семнадцать лет. Одновременно учился в институте и работал в журнале. Получил специальность ученого-лесовода, но по ней не работал, избрав для себя иную стезю - науки и публикации. Первый объемный труд - одна часть «Занимательной физики» - стала доступна для широкого круга читателей в 1913 году и сразу произвела фурор. Так появился жанр «занимательной науки» - то есть науки, которая привычное, обыденное показывает с неожиданной, интересной стороны.

Музыка

Братья Антон и известные композиторы, также имели еврейские корни. Их отец был купцом, мать - музыкантом. В начале тридцатых годов девятнадцатого столетия большая часть семьи приняла православие, благодаря чему они смогли поселиться в Москве. Антон Рубинштейн впервые продемонстрировал свой талант на публике в десятилетнем возрасте, Николай, младше на шесть лет, с концертной деятельностью стал выступать с семи лет. Впоследствии Николай был еще и дирижером, а также педагогом по фортепиано.

Исаак Беру Цалиевич Дунаевский, или, как привычнее многим, просто Исаак Осипович Дунаевский - известный советский композитор, автор музыки к огромному количеству кинофильмов. Его еврейская семья была музыкальной, с восьми лет он учился играть на скрипке. Окончил консерваторию по классу этого музыкального инструмента, четыре года работал в Харькове композитором и дирижером. В 1924 году обосновался сначала в Москве, позже - в Ленинграде.

Альфред Шнитке происходил из семьи смешанных кровей - отец его был евреем, мать - немкой. Поначалу будущий композитор заговорил именно по-немецки, русский он выучил уже позже. Музыкой стал заниматься в двенадцатилетнем возрасте в Вене, где работал после Великой Отечественной войны отец. Позже окончил Московскую консерваторию, остался там же в качестве преподавателя.

Литература

Поэт-песенник, автор-исполнитель (еще их называют бардами) Александр Галич при рождении получил фамилию Гинзбург. Оба его родителя принадлежали к еврейскому роду, мать трудилась в консерватории, отец был экономистом. В четырнадцать лет напечатал свое первое стихотворение, а после девятого класса поступил в Литературный институт и студию Станиславского, одновременно учился в двух заведениях, но не окончил ни одно. В 1940 году написал в соавторстве первую пьесу, одно время работал именно в этом жанре. Сочинять песни и исполнять их под гитару самостоятельно начал в конце пятидесятых годов.

Известный писатель и поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе Борис Леонидович Пастернак также относится к самым известным евреям России. Отец был художником, мать - пианисткой. Шесть лет будущий писатель занимался музыкой, сам сочинил несколько фортепианных произведений. В литературу вошел в начале второго десятилетия минувшего века.

Знаменитый детский писатель, также входит в список известных евреев России (на фото). Евреем был его отец (позже он принял православие), мать - русская. Самого юного Евгения также крестили в православие. Учился сначала на юриста, но затем избрал профессию литератора. Работал под руководством Маршака, имел отношение к созданию известнейших детских журналов «Чиж» и «Еж». Писал пьесы, которые никогда не ставились, пока был жив Сталин.

Вообще, нужно сказать, что особенно богата известными евреями России советская литература. Павел Антокольский, Исаак Бабель, Осип Мандельштам, Лев Кассиль, Вениамин Каверин (настоящая фамилия Зильбер), Юрий Тынянов, Эммануил Казакевич, Агния Барто, Виктор Драгунский, Самуил Маршак, Анатолий Рыбаков, Юрий Левитанский, Евгений Долматовский и другие - целая плеяда имен, оставивших свой след в русской (и не только) литературе.

Театр и кино

Натан Исаевич Эфрос - такое имя получил при рождении Анатолий Васильевич Эфрос, театральный режиссер, которого нужно отнести к известным евреям России. Театром увлекался с детства, окончил режиссерский факультет ГИТИСа. За всю свою жизнь трудился в нескольких театрах, являлся автором множества постановок.

В списке известных евреев-актеров России находится также Аркадий Райкин. Он родился в Риге в еврейской семье, увлекался театром с раннего детства. Когда семья переехала в Петроград, стал заниматься в театральном кружке, окончил впоследствии техникум сценических искусств, работал в театре «Ленком». Большую известность ему принесла эстрада, нежели театр - он стал очень популярен, выступая с разнообразными эстрадными миниатюрами.

Кроме Райкина, к известным актерам-евреям относятся Леонид Утесов (Лазарь Вайсбейн), Ростислав Плятт, Зиновий Гердт (Залман Храпинович), Фаина Раневская (Фельдман) и другие.

Известные евреи современной России

Выше кратко указаны люди, которые оставили след в науке, искусстве либо других профессиональных областях, но которых, к сожалению, уже долгие годы нет среди живых. Некоторые же, которых можно назвать нашими современниками, скончались сравнительно недавно - в новом тысячелетии. Среди них нужно выделить кинорежиссера режиссера театра и кино Владимира Мотыля, кинорежиссера Михаила Швейцера, артиста цирка Игоря Кио, актера и режиссера Михаила Козакова, искусствоведа Виталия Вульфа.

Ниже - чуть более подробно об известных людях-евреях в России, которые здравствуют до сих пор.

Политика

Бизнесмен, мультимиллиардер, владелец футбольного клуба «Челси», губернатор Чукотки - все это про Романа Абрамовича, выходца из еврейской семьи. Предпринимательской деятельностью занимается с конца восьмидесятых годов прошлого столетия, благодаря чему и сделал свое состояние.

Эпатажный политик Владимир Жириновский известен всем в нашей стране. Он родился в Казахстане и первые восемнадцать лет жил под фамилией отца - Эдельштейн. Жириновский - фамилия матери. С начала девяностых годов является руководителем партии ЛДПР.

Актерская среда

Артист Валентин Гафт также относится к самым известным евреям России (на фото). С конца пятидесятых годов прошлого столетия играет в театре, а в начале нового века дебютировал в качестве режиссера. Успел сняться более чем в ста фильмах - и это не предел!

Режиссер и сценарист Валерий Тодоровский тоже является евреем. Родился он в Одессе, окончил сценарный факультет ВГИКа. Является режиссером десяти фильмов и сценаристом - пятнадцати.

Музыкальная среда

Как ни удивительно, но огромное количество современных исполнителей имеют еврейские корни. По некоторым этого даже не скажешь. В этот список входят Леонид Агутин (Леонтий Чижов), его супруга Анжелика (Мария) Варум, Олег Газманов, Жасмин, Борис Моисеев, Марина Хлебникова, Михаил Шуфутинский, солисты группы «Би-2» Лева (Игорь Бортник) и Шура (Александр Уман), Максим Галкин, Валерий Сюткин, Аркадий Укупник.

К еврейскому народу принадлежит и основатель знаменитого «Хора Турецкого» Михаил Турецкий. Его настоящая фамилия - Эпштейн, а Турецкий - фамилия матери. Артист взял ее в память о родственниках с материнской стороны, которые погибли при Холокосте.

Также к известным евреям России относится народная артистка нашей страны Лариса Долина - ее настоящая фамилия Кудельман. Она родилась в Баку, с семи лет занималась музыкой, работала в Государственном оркестре Армении. Помимо «народной», имеет еще и звание «заслуженной» артистки России.

Прочее

Как уже можно было понять, талантливых евреев в нашей стране - сотни. Перечислять их можно бесконечно. К известным врачам-евреям России, например, относятся Леонид Рошаль и Илья Мечников, к евреям в среде науки и образования - Анатолий Вассерман и Жорес Алферов, в журналистике - Владимир Соловьев.

Все они лишь немногие из тех талантливых людей, которые относятся к еврейской нации. Профессионалов, как и дилетантов, хватает среди любого народа - неважно, русский ты, немец или еврей.

— наши любимые классики. Только вот в мировой детской литературе намного больше прекрасных писателей и поэтов с еврейскими корнями, чем мы привыкли думать. Книги каких авторов, помимо уже названных, можно поставить на детскую полку? Литературный обозреватель Лиза Биргер поделилась любимыми книгами, а редакция JewishNews добавила несколько своих.

Валери Нисимов Петров «Белая сказка»

Кто: Болгарский переводчик Валери Нисимов Петров (Меворах) родился в семье юриста, который стал представителем Болгарии в ООН, и учительницы французского языка. Несмотря на еврейское происхождение, он воспитывался в протестантской вере, в которую его родители перешли, когда он был еще совсем ребенком. Литературный талант в пареньке проснулся рано — уже в 15 лет он опубликовал свою первую поэму «Птицы на север». Образование он получил не литературное, а медицинское, и даже вел врачебную практику. Но слово победило скальпель.

После окончания Второй мировой Валери был назначен атташе по печати и культуре болгарского посольства в Италии, а в 1945—1962 годах был заместителем главного редактора сатирического журнала «Шершень». Петров писал свои книги и переводил чужие — благодаря ему на болгарском зазвучали произведения Редьярда Киплинга и Джанни Родари. О своем еврейском происхождении Валери никогда не забывал — и даже перенес эту любовь в творчество: среди его работ есть книга «Еврейские анекдоты».

Зачем читать: Книга для детей 4-5 лет «Белая сказка» с замечательными иллюстрациями (есть две версии оформления, и обе волшебные) рассказывает о том, «как зверята в зимнем лесу живут». Эту удивительную добрую сказку рассказал одному маленькому и очень любопытному олененку метеоролог, который наблюдал за приборами в горах. Увлекательный рассказ начинается с Песни о дружбе: Не случайно и не вдруг/ Говорится — «первый друг»./ Ибо первый ради друга/ Он готов пойти в огонь,/ Если другу будет туго./ Протянуть ему ладонь./ Позови — и сразу вот он,/ Лишних слов не говоря,/ Ради друга кровь прольет он./ «Первьй друг» — звучит не зря!».

Лев Квитко «В гости»

Кто: Удивительный поэт удивительной судьбы Лев Квитко родился в конце XIX века в местечке Голосков Подольской губернии (Хмельницкая область). Он рано осиротел, остался на попечении бабушки, немного проучился в хедере и еще ребенком начал работать.

Первые работы, которые Лев написал на идише, появились в печати, когда ему не было и 15. С середины 1921 года Квитко, который принял идеалы коммунизма, жил и публиковался в Берлине, затем переехал в Гамбург — там он был сотрудником советского торгпреда и продолжал печататься. Но, как водится, однажды в нем увидели врага. Его не пустили на фронт, так как посчитали, что в Германии он вел подрывную для советской власти деятельность, да и дружил не с теми. Но ему позволили стать членом президиума Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) и редколлегии газеты ЕАК «Эйникайт». И хотя Квитко позволяли проявлять себя на общественном поприще, он уже был обречен — в начале 1949 его арестовали в числе ведущих деятелей ЕАК, обвинили в измене родине и в 1952 году расстреляли.

Зачем читать: Лев Квитко писал лирику для детей, и все его стихи были на идиш. Его переводили Маршак, Михалков, Благинина и Светлов, и одним из таких сборников стал замечательный «В гости». Для многих эти стихотворения ассоциируются именно с именами их переводчиков, а вот автор, Квитко, оставался немного в тени. «Слыхали вы про кисоньку — про милую мою/ Не любит мама кисоньку, а я ее люблю!/ Она такая черная, а лапки — точно снег,/ Ну, всех она наряднее, и веселее всех!», «Анна-Ванна, наш отряд/ Хочет видеть поросят!/ Мы их не обидим:/ Поглядим и выйдем!» — эти и многие другие знакомые с детства строчки можно увидеть в сборнике «В гости». А иллюстрации к сборнику, особенно в издании 1962 года, это чистое искусство само по себе.

Что еще читать: Повесть «Лям и Петрик», одно из самых ранних произведений Квитко. Она была на написана в 1929 году. Писатель считал ее незаконченной и собирался дорабатывать, но не успел. Это произведение во многом автобиографично — история маленького еврейского мальчика Ляма перекликается с детством поэта и фоново описывает предреволюционные и революционные годы в Украине в начале прошлого века.

Ханс и Маргарет Рей «Любопытный Джордж»

Кто: Один из первых успешных писательских дуэтов с замечательной биографией: евреи из Германии, познакомившиеся в Бразилии, жившие в Париже с 1935 года и убежавшие от немцев за несколько часов до их прихода в Париж на велосипедах, собранных из запчастей. По легенде (иногда легенда бывает так хороша, что даже опровергать ее не хочется), практически единственным, что они успели захватить с собой, убегая из Парижа, была рукопись «Любопытного Джорджа» — как только супруги добрались до Нью-Йорка, рукопись оказалась в издательстве и стала в итоге одним из самых успешных книжных проектов века.

Зачем читать: Любопытный Джордж — маленькая обезьянка, которую ловит в Африке человек в желтой шляпе и привозит в Америку для счастливой жизни в зоопарке. Надо сказать, Джордж никак не сомневается, что жизнь его в зоопарке будет счастливой, но просто не хочет на этом останавливаться. Он — первый и главный на празднике непослушания, который в середине прошлого века был главной формой сопротивления всем ужасам времени. Но сегодня эта книга ничуть не менее любима детьми и понятна им: в конце концов, она об абсолютной свободе, которую безуспешно пытаются сдержать взрослые, и между прочим — об абсолютной любви.

Что еще читать: «Звезды. Новые очертания старых созвездий». Книга 1954-го года, в которой звездная карта и образы созвездий выглядят понятнее, чем в школьном курсе астрономии. Неудивительно, что ее до сих пор переиздают и недавно выпустили на русском языке в обновленном переводе: 1969-го года, когда книга впервые вышла в СССР, наши представления о космосе немного, но все же изменились.

Морис Сендак «Там, где живут чудовища»

Кто: Художник Морис Сендак всю свою жизнь посвятил детской книге — и хотя в его золотой канон входят всего четыре-пять книг, он вполне справедливо считается одним из главных детских авторов прошлого века. Рожденный в семье еврейских эмигрантов из Восточной Европы, Сендак вместо сказок на ночь в детстве слышал рассказы о своих погибших в Холокосте кузенах — и стоит ли удивляться, что искусство его в итоге было весьма специфическим. Но самое главное — он был и до конца оставался совсем ни на кого не похожим. Дети у него хулиганят, прыгают голыми, переодеваются в чудовищ, а взрослые, отрастив огромные когтищи и вытаращив огромные глазищи, пытаются их скушать. Невероятная популярность книг Сендака — все новое поколение наших культурных героев выросло на его книгах — доказывает, что детей он действительно понимал лучше всех взрослых.

Зачем читать: «Там, где живут чудовища» — единственная из главных книг Сендака, переведенная у нас, — история мальчика Макса, который устроил дома большой шурум-бурум, а когда мама отправила его в комнату спать без ужина, в этой комнате вырос целый новый мир и Макс отправился по океану в гости в страну чудовищ. Сендак — настоящий большой художник, мир чудовищ так здорово переосмыслен здесь и подан, что в какой раз ни читай, а путешествие в страну чудовищ снова оказывается сильнейшим переживанием. В том числе и терапевтическим — читая эту книгу вместе с ребенком, как будто проходишь с ним через ту, наиболее непростую, часть детской игры, когда непонятно, кто именно превращается в настоящее чудовище: ребенок или его разъяренная мама. К концу книги оба могут снова почувствовать себя обычными, слегка уставшими людьми.

Что еще читать: Элси Хоумланд Минарик «Медвежонок». Художник Морис Сендак. Первая — еще до "Чудовищ" — художественная удача Сендака, камерные и невероятно нежные истории о Медвежонке и его маме в фартучке — тоже американская классика.

Эрик Карл «Очень голодная гусеница»

Кто: Самый главный в мире автор для малышей, и точка. Величие Эрика Карла вряд ли требует доказательства, но знайте, например, что у него даже есть прижизненный музей в Массачусетсе, который заслуженно считается американским центром детской книжки-картинки с прекрасными выставками и образовательными проектами. На книжках Эрика Карла выросло не одно поколение взрослых, и в последние годы его любимые произведения вроде «Очень голодной гусеницы» и «Мишка, бурый мишка, кто там впереди» одно за одним отмечают пятидесятилетие. Что тут добавить — долгая лета.

Зачем читать: Эрик Карл во многом предвосхитил современную озабоченность родителей ранним образованием детей, его книги всегда не просто красочны, а учат много чему одновременно. По «Мишка, бурый мишка, кто там впереди» ребенок изучает цвета и названия животных, по «Грубиянке в крапинку» учится определять время и сравнивать размеры, а книги вроде «Голубого конька» вообще революционным для книги-картонки образом помогают узнать, как размножаются разные виды рыб: "беременный" морской конек плывет по морю, общаясь с другими отцами об их потомстве. Фантастика! Ну и, конечно, куда же без «Очень голодной гусеницы» — тут и счет, и мелкая моторика (книгу надо читать со шнурочком, играть им в «гусеницу» и продевать в окошки-дырочки, съедать вместе с героиней этой книги яблоки и сливы), и первое знакомство с чудесами природы в виде волшебного превращения гусеницы в бабочку в финале.

Шел Сильверстайн «Щедрое дерево»

Кто: Американский поэт, карикатурист, музыкант и вообще человек множества разносторонних талантов — среди прочего, он перепел «Гамлета» в рэпе, объехал весь мир по заданию журнала Playboy, собрав свои путевые заметки и рисунки в сборник карикатур-травелогов, и сам нарисовал мультфильм по «Щедрому дереву» Легенда гласит, что в детскую книгу его затащила Урсула Нордстрем, легендарный гениальный редактор, которой Америка буквально обязана своей детской литературой. Сам Сильверстайн говорил, что его уговорил другой великий детский иллюстратор, швейцарец Томи Унгерер. Точно одно: его книги-притчи, и прежде всего, конечно, «Щедрое дерево», были изданы миллионными тиражами и стали абсолютной мировой классикой.

Зачем читать: «Щедрое дерево» — историю о яблоне, которая давала всю себя маленькому мальчику, и отдавала все больше и больше, пока не отдала себя всю целиком — можно читать как тысячу разных историй: о жертвенности, о материнской любви, о христианской любви и так далее. И видеть здесь тысячи разных ответов: возмущаться, сочувствовать, негодовать. Такое бесконечное упражнение в чтении и понимании, ценное уже само по себе. И два слова про иллюстрации: хотя во всем мире Сильверстайна читают только в его собственном, слегка наивном, карандашном исполнении, на русский его впервые перевели в 80-х с картинками Виктора Пивоварова. Прочтение сказки у Пивоварова получилось немного более светлое, чем у самого Сильверстайна. Здесь есть гармония, которая в оригинальном издании вовсе не очевидна, ну и сами его иллюстрации (возникшие, как всегда, потому, что никто в Советском Союзе не думал соблюдать авторские права) — сегодня настоящий раритет.

Что еще читать: Книги Сильверстайна «Продается носорог» или «Полтора жирафа» совсем не похожи на «Щедрое дерево», это увлекательная, стремительная, довольно бессмысленная и очень веселая игра в рифмы. А сам он своей любимой книгой называл «Лафкадио, или Лев, который отстреливался» — про льва, который умел стрелять, и из джунглей попал прямо на арену цирка, стал суперзвездой, почти очеловечился, а счастья не нашел.

Силуэты. Еврейские писатели в России XIX – начала XX в.

Лев Бердников Биографии и Мемуары Отсутствует

В книгу включена серия избранных художественно-биографических очерков о писателях, внёсших ощутимый вклад в русско-еврейскую литературу XIX – начала XX вв. Особое внимание уделено авторам, стоявшим у истоков этой литературы, и переводчикам, открывшим российскому читателю практически незнакомый многогранный еврейский мир.

Они и не догадываются, что один из них приемыш, – более того, не еврей. Их отец играет по джазовым клубам, мать лечит больных, жизнь в Германии, еле приходящей в себя после Великой войны, потихоньку налаживается. Братья вместе растут, вместе дружат с одной девочкой, вместе влюбляются в другую.

Но когда к власти приходят нацисты, жизнь меняется необратимо и страшно: в кошмарной стране внезапно важнее всего оказываются кровь и происхождение. Бен Элтон – британский писатель, режиссер, сценарист ситкома «Черная Гадюка» и создатель мюзикла «We Will Rock You» – написал пронзительный и честный роман по мотивам истории своей семьи.

Как и в жизни, здесь есть смех и слезы, нежность и злость, верность и предательства. Это история о том, чем готовы пожертвовать люди ради выживания – своего и тех, кого они любят. Что им делать с каждодневной ненавистью, с неотступной памятью, с неутихающей болью – и как из этого всего порой прорастают одиночество, страх и жестокость, а порой – доброта, мудрость и счастье.

Странная смесь любви к Христу и отторжения от него, которого он называет лишь "еврейским раввином" или "Распятым". И, именно, отсюда проистекают его сложные взаимоотношения с женщинами, которым посвящена значительная часть романа, но, главным образом, единственной любви Ницше к дочери русского генерала Густава фон Саломе, которую он пронес через всю жизнь, до последнего своего дня… Роман выходит в год 130-летия со дня смерти философа.

Ирод Великий

Юлия Андреева Историческая литература Отсутствует

Новый роман известной писательницы Юлии Андреевой повествует об одном из самых загадочных и одиозных правителей античности – Ироде I, сыне римского прокуратора Иудеи Антипатра. Льстивые греческие писатели наградили его титулом «Великий». Идуменянин по рождению, Ирод поднимался на вершину власти, используя все доступные средства, не брезгуя подкупом и интригами.

В результате римский сенат утвердил Ирода новым царем Иудеи. Но дело осложнилось нашествием парфян, которые взяли Иерусалим и посадили своего царя , Антигона. Ирода это не остановило. Он собрал войско из наемников и еврейских беженцев и при поддержке римских легионов вернул себе власть над Иудеей.

Однако судьба преподнесла Ироду новые серьезные испытания…

Дора Брюдер

Патрик Модиано Историческая литература Отсутствует

Патрик Модиано – французский писатель, удостоенный Нобелевской премии по литературе 2014 года. В книге «Дора Брюдер» автор, пытаясь выяснить судьбу еврейской девушки, пропавшей зимой 1941 года, раскрывает одну из самых тягостных страниц в истории Парижа.

Он рассказывает о депортации евреев, которая проходила при участии французских властей времен фашистской оккупации.

И была любовь в гетто

Марек Эдельман Биографии и Мемуары Прошлый век

Марек Эдельман (ум. 2009) – руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году – выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что – как он сам говорит – «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты».

Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло – это зло, ненависть – зло, а любовь – обязанность». И его книга – такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.

В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память – еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом. «Я – уже последний, кто знал этих людей по имени и фамилии, и никто больше, наверно, о них не вспомнит.

Нужно, чтобы от них остался какой-то след».

Книга Бытия. Ветхий Завет

Отсутствует Религиозные тексты Отсутствует

Книга Бытия. Ветхий Завет: Русский синодальный перевод Библия – книга, с которой должен быть знаком любой культурный человек. Нет на свете другого произведения, которое оказало бы столь большое влияние на мировую цивилизацию. Вот уже две тысячи лет библейские сюжеты вдохновляет художников, музыкантов, поэтов и писателей на создание великих произведений искусства.

«Книга книг» прочно вошла в творческое наследие человечества, в мышление, язык, традиции, обряды, представления о мире. Без неё не только в литературе и искусстве, но и в философии и истории многое останется непонятным. «Бытие» – одна из 38 канонических книг Ветхого Завета, первая книга Пятикнижия Моисеева и всей Библии.

Это универсальное введение во всемирную историю, повествующее о начале мира и человечества. Книга бытия разделена на две неравные части. Первые 11 глав содержат рассказ о сотворении мира и человека, а остальные 39 глав представляют собой историю еврейского народа в лице его родоначальников – патриархов Авраама, Исаака, Иакова и Иосифа.

«…Важность книги Бытия понятна сама собою: являясь древнейшей летописью Мира и человечества и давая наиболее авторитетное разрешение мировых вопросов о происхождении всего существующего, книга Бытия полна глубочайшего интереса и имеет величайшее значение в вопросах религии, морали, культа, истории и вообще в интересах истинно человечной жизни…».

Прах мужа

Е. Н. Чириков Рассказы Отсутствует Нет данных

«Прах мужа» – произведение русского писателя, драматурга и публициста Е. Н. Чирикова (1864 – 1932). *** Рассказ был впервые опубликован в 1924 году в еженедельник «Эхо», который выходил в Берлине. Имя автора, не принявшего Октябрь 1917 года и вынужденного эмигрировать, в советское время замалчивалось, его книги не издавались.

Между тем это своеобразный писатель, отмеченный творческой индивидуальностью. В конце XIX – начале XX столетия он был хорошо известен читателям России и стран Европы. В его наследии много того, что интересно и нашему современнику. Чирикову как писателю было чем гордиться.

Его произведения были переведены на французский, норвежский, немецкий, шведский, английский, датский, испанский, итальянский, еврейский, болгарский, сербский, хорватский, латышский, польский, малорусский языки. На чешском были изданы все его художественные произведения.

До революции в России вышло собрание сочинений в 17 томах. Пьесы с успехом шли на сценах ведущих театров Москвы и Петербурга, в Нижнем Новгороде и других городов России, а также за границей (Германия, Австро-Венгрия, Швейцария и США). В советское время в России книги автора не печатали.

В 80-е годы ХХ века имя писателя вернулось на родину. Перу Чирикова принадлежат и такие произведения: «Зверь из бездны», «Юность», «Инвалиды», «Бродячий мальчик», «В царстве сказок», «Блудный сын».

Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая

Ципора Кохави-Рейни Биографии и Мемуары Отсутствует

Продолжение биографического романа Ципоры Кохави-Рейни о жизни великой израильской писательницы Наоми Френкель. Второй том трилогии рассказывает историю любви Наоми и Израиля Розенцвайга. Любовь, благодаря которой Наоми обрела свое призвание, стала писательницей.

Роман развивается на фоне исторических событий 40-х – 60-х годов. Персонажи романа – выдающиеся государственные деятели, писатели, президенты и премьер министры, Агнон, Бен-Гурион, Леви Эшколь… Сложнейшие перипетии политической жизни молодого еврейского государства, непримиримая партийная борьба ломает судьбы героев… Впервые столь откровенно рассказывается о жизни Израиля.

Книга – в полной степени станет энциклопедией израильской жизни тех лет.

Образ поэта в русской лирике XIX-XX вв.

Коллективные сборники Учебная литература Готовимся к сочинению

Поэту всегда приписывалась особая роль: он «любимец богов», пророк, провозглашающий высшую правду и не склоняющийся перед власть предержащими. Времена меняются, а поэт всегда возвышается над толпой. Предлагаемые стихи позволяют проследить, как менялось представление об образе поэта на протяжении XIX-ХХ вв.

В. А. Жуковский Сельское кладбище Моя богиня Певец К А. Н. Арбениной К кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину Явление поэзии в виде Лала Рук «Я музу юную, бывало…» К Гете Homer К Ив. Ив. Дмитриеву А. С. Пушкин («Он лежал без движенья…») К. Н. Батюшков Мечта Послание к стихам моим Послание к Н.

И. Гнедичу На смерть И. П. Пнина Послание И. М. Муравьеву-Апостолу К друзьям Беседка муз Е. А. Баратынский Лиде Гнедичу, который советовал сочинителю писать сатиры К*** («Не бойся едких осуждений…») «Мой дар убог и голос мой не громок…» «Не подражай: своеобразен гений…» «Чудный град порой сольется…» Муза («Не ослеплен я Музою моею…») Подражателям «В дни безграничных увлечений…» «Болящий дух врачует песнопенье…» «Вот верный список впечатлений…» Последний поэт Рифма На смерть Гете Осень Бокал «На что вы дни…» «Толпе тревожный день приветен, но страшна…» «Здравствуй отрок сладкогласной…» «Что за звуки? Мимоходом…» «Все мысль да мысль! Художник бедный слова!» «Благословен святое возвестивший…» «Когда твой голос, о Поэт…» А.

С. Пушкин Муза К Языкову Разговор книгопродавца с поэтом Козлову Пророк Арион Поэт Поэт и толпа Поэту Герой Гнедичу Из Пиндемонти «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» М. Ю. Лермонтов Еврейская мелодия Смерть поэта «Не смейся над моей пророческой тоской…» Поэт Журналист, читатель и писатель Пророк Н.

А. Некрасов «Праздник жизни – молодости годы…» «Зачем меня на части рвете…» «Скоро стану добычею тленья…» Муза «Замолкни, Муза мести и печали…» Поэт и гражданин Элегия (А. Н. Ермакову) Поэту (Памяти Шиллера) « О Муза, я у двери гроба…» «Вчерашний день, часу в шестом…» Ф.

И. Тютчев «Неверные преодолев пучины…» «На камень жизни роковой…» Друзьям «Ты зрел его в кругу большого света…» 29-ое января 1837 «Не верь, не верь поэту, дева…» «Живым сочувствием привета…» Поэзия А. А. Фет Поэтам А. А. Блок «Когда я стал дряхлеть и стынуть…» Друзьям Поэты «Под шум и звон однообразный…» «Искусство – ноша на плечах…» «И вновь прорывы юных лет…» К музе «О, как смеялись вы над нами…» «Так.

Буря этих лет прошла!» «Да. Так диктует вдохновенье…» «Земное сердце стынет вновь…» «Хоть все по-прежнему певец…» «К ногам презренного кумира…» О. Э. Мандельштам «Нет, не луна, а светлый циферблат…» «Отравлен хлеб и воздух выпит…» Автопортрет «Я по лесенке приставной…» Батюшков Ариост М.

И. Цветаева «Моим стихам, написанным так рано…» «Какой-нибудь предок мой был – скрипач…» «Руки, которые не нужны милому…» «Доблесть и девственность…» «Стихи растут, как звезды и как розы…» Муза Поэт Стихи к Пушкину «Есть счастливцы и счастливицы…» «В синее небо ширя глаза…» В.

В. Маяковский А вы могли бы? Нате! Дешевая распродажа Себе любимому посвящает эти строки автор Война и мир – Пролог Приказ по армии искусства Поэт рабочий Необычное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче Приказ N 2 по армии искусства Юбилейное Разговор с фининспектором о поэзии Лучший стих С.

А. Есенин «Проплясал, проплакал дождь весенний…» «О Муза, друг мой гибкий…» «Я последний поэт деревни…» Хулиган Исповедь хулигана «Всё живое особой метой» Пушкину «Быть поэтом – это значит тоже…» И. А. Бродский Новая жизнь «Я памятник воздвиг себе иной…» «Затем, чтоб пустым разговорцем…» Стихи на смерть Т.

С. Элиота Одной поэтессе В озерном краю «Я родился и вырос в Балтийских болотах, подле…» На столетие А. Ахматовой «Я входил вместо дикого зверя в клетку…».

Альберт Эйнштейн. Теория всего

Максим Гуреев Биографии и Мемуары Классики науки (АСТ)

Альберт Эйнштейн – лауреат Нобелевской премии по физике, автор самого известного физического уравнения, борец за мир и права еврейской нации, философ, скрипач-любитель, поклонник парусного спорта… Его личность, его гений сложно описать с помощью лексических формул – в той же степени, что и создать математический портрет «теории всего», так и не поддавшийся пока ни одному ученому.

Максим Гуреев, автор этой биографии Эйнштейна, окончил филологический факультет МГУ и Литературный институт (семинар прозы А. Г. Битова). Писатель, член русского ПЕН-центра, печатается в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Знамя» и «Дружба народов», в 2014 году вошел в шорт-лист литературной премии «НОС».

Режиссер документального кино, создавший более 60-ти картин.

Демоны Хазарии и девушка Деби

Меир Узиэль Зарубежное фэнтези Отсутствует Нет данных

Особое место в творчестве известного израильского писателя Меира Узиэля занимает роман, написанный в жанре исторической фэнтези, - «Демоны Хазарии и девушка Деби» («Маком катан им Деби»). Действие романа происходит в таинственной Хазарии, огромной еврейской империи, существовавшей сотни лет в восточной Европе.

Писатель воссоздает мифологию, географию, историю, быт мифической Империи иудеев. При этом населяет страницы романа живыми, узнаваемыми героями, насыщает повествование их страстями, любовью и ненавистью, пороками и благородными побуждениями. Роман держит в напряжении и не оставляет равнодушными сотни тысяч читателей, ознакомившихся с ним на иврите.

Теперь одна из любимейших книг израильтян приходит к русскоязычным читателям.

Иск Истории

Эфраим Баух Историческая литература Отсутствует Нет данных

Многие эссе и очерки, составившие книгу, публиковались в периодической печати, вызывая колоссальный читательский интерес. Переработанные и дополненные, они составили своеобразный «интеллектуальный роман». В отличие от многих, поднимающих «еврейскую» тему и зачастую откровенно спекулирующих на ней, писатель-мыслитель не сводит счеты ни с народами, ни со странами, ни с людьми.

Но, ничего не прощая и не забывая, он предъявляет самый строгий иск – Иск Истории.

Мендель Маранц. Глава 1-я. Восстание Зельды

Давид Фридман Драматургия Мендель Маранц

Умер внезапно, от инфаркта, в 1936 году. При подготовке релиза использованы материалы сайта www. lechaim. ru перевод: П. Охрименко ©&℗ ИП Воробьев В. А. ©&℗ ИД СОЮЗ.

Евреи государства Российского. XV – начало XX вв.

Лев Бердников Биографии и Мемуары Отсутствует

Книга писателя Льва Бердникова – документально-художественное повествование о евреях, внесших ощутимый вклад в российскую государственную жизнь, науку и культуру. Представлена целая галерея портретов выдающихся деятелей XV – начала XX вв. Оригинальное осмысление широкого исторического материала позволяет автору по-новому взглянуть на русско-еврейские и иудео-христианские отношения, подвести читателя к пониманию феномена россиянина еврейской идентичности.

Неоконченная повесть

Цви Прейгерзон Историческая литература Отсутствует

Цви Прейгерзон (1900—1969) – ведущий ивритский писатель СССР. По профессии горный инженер, известный специалист и преподаватель, он с юности изучал иврит. За что и «отсидел» с 1949 по 1956 годы… Первая книга вышла уже в Израиле, в 1965 году. О его популярности в Израиле говорит уже тот факт, что в 2008 году его именем названа улица в Тель-Авиве, а книги постоянно переиздаются.

«Неоконченная повесть» – последняя книга писателя, – во многом автобиографична, рассказывает о жизни еврейской семьи на Украине в годы потрясений начала ХХ века. Перевод с иврита сына писателя, Веньямина Прейгерзона.

Мендель Маранц (спектакль)

Давид Фридман Драматургия Мендель Маранц

В 1926 году в Москве, в библиотечке «Огонька», вышли в свет четыре тоненькие книжки некоего Давида Фридмана: «Мендель Маранц», «Надельсон и Шнапс», «Мендель Маранц меняет квартиру» «Возвращение Менделя Маранца». По рассказам современников, уже через несколько дней после этого «вся Москва» сыпала цитатами из этих книг: «Что такое брак? Университет.

Что такое дети? Ученые степени»; «Что такое жена? Рентгеновские лучи. Она видит тебя насквозь»; «Что такое идея? Кукушка. Она появляется в свой час»… «Что такое влюбленность? Мыльный пузырь. На него приятно смотреть, но он быстро лопается»… И так далее.

Дотошный в изображении реалий времени Анатолий Рыбаков на страницах «Детей Арбата» рисует следующую сценку: « У нас в институте, – сказал Юра, – один парень подал на собрании реплику: „Что такое женщина? Гвоздь в стуле…“” Вычитал у Менделя Маранца”, – заметил Вадим Марасевич.

…А собрание было по поводу Восьмого марта. Его исключили из института, из комсомола, из профсоюза…” Реплика была не к месту”» Разговор происходит в конце 1933 года. И так, кем же был, этот так быстро полюбившийся публике Мендель Маранц? «По профессии – механик, по своим склонностям – изобретатель, по природе – мыслитель».

Ну а по привычкам – деятельный лентяй. За какую работу бы он ни брался, он тотчас же начинал придумывать машину, которая выполняла бы ее за него. И то, что было смутным и бесформенным у других, у него становилось чем-то определенным, конкретным, простым».

Припертый обстоятельствами к стенке, наш герой становится миллионером, изобретя то, что мы сегодня назвали бы кухонным комбайном. Комбайн ему нужен, дабы избавиться от домашней работы, когда жена, потеряв всякие надежды на заработок мужа, поступает на фабрику, оставив его «на хозяйстве».

Правда, через некоторое время Мендель Маранц опять разоряется, вложив все деньги в утопические планы Мильтона, своего зятя. «Что такое опыт? Хрен. Когда он слишком крепок, он вызывает слезы на глазах. Мильтон узнал всю его крепость». Но Мендель не унывает: «Чем я пожертвовал? Только деньгами.

А что я спас? Семейное счастье Сарры». Не менее колоритны и другие персонажи рассказов. Чего стоит Бернард Шнапс с его постоянной присказкой: «Я такой человек… Я не люблю, когда меня хвалят. Я могу сам себя похвалить»! Или Зельда, жена Менделя, вечная еврейская жена… Цитировать можно без конца – надо слушать.

Давид Фридман родился в 1898 году в семье политэмигрантов из Румынии. С детства Давид, или Дуцу, как его звали дома, отличался разносторонними способностями. Среди его друзей-сверстников были Джордж Гершвин, Макс Розен, будущий известный скрипач, и Ирвинг Сэзер, в будущем преуспевающий драматург.

Его отец какое-то время был театральным критиком в еврейской прессе. Именно он в 1922 году принес в редакцию журнала первые рассказы сына. Их успех отвлек Давида от занятий музыкой, математикой, шахматами, сделав профессиональным писателем. Рассказы о Менделе Маранце были изданы отдельной книгой, переизданы, переведены на другие языки, инсценированы.

Через какое-то время Фридман стал известен как ведущий радиопрограмм, лучший поставщик острот для обозрений и шоу, автор нескольких пьес и мюзиклов, пользовавшихся успехом на Бродвее… Судя по электронному межбиблиотечному каталогу, он (в соавторстве) писал также киносценарии и книги по истории кино.

На гребне той борьбы были наши замечательные писатели, художники, ученые, артисты. Многих из них уже нет, но и сейчас в строю Михаил Лобанов, Юрий Бондарев, Михаил Алексеев, Василий Белов, Валентин Распутин, Сергей Семанов… В этом ряду поэт и публицист Станислав Куняев.

Его книга – о непрекращающейся войне и на новом витке истории. Книга известного русского поэта, публициста и общественного деятеля Станислава Куняева посвящена как и почти все его произведения теме Родины, тому как относятся к России, к русской культуре различные представители творческой интеллигенции Автор убедительно доказывает, что для многих из них, особенно из числа еврейской интеллигенции, Россия и русский народ являются в лучшем случае отвлеченными понятиями а в худшем – вызывают неприятие доходящее до ненависти к нашей Родине.

В сущности, эти творческие деятели всегда имели двойное гражданство и как только представилась возможность немедленно покинули нашу страну, забыв о своих былых верноподданнических уверениях.

В ожидании Америки

Максим Шраер Зарубежная публицистика Отсутствует

Документальный роман русско-американского писателя Максима Д. Шраера был написан на английском и вышел в США в 2007 году. Летом 1987-го двадцатилетний молодой человек, главный герой этой книги, покидает Москву и эмигрирует на Запад. Еврейские беженцы празднуют свое освобождение в имперской Вене и проводят два месяца в Италии – в ожидании американской визы.

C беспощадной точностью Шраер рассматривает агонический процесс перемены страны, языка и культуры. Судьба сводит героя книги с красочными персонажами. Он совершает незабываемые поездки по Европе и оказывается вовлеченным в трагикомические приключения.

Это не только исповедальное повествование об эмиграции, но и захватывающая романтическая история, в которой герой разрывается между привычной ему любовью соотечественниц и незнакомыми чарами итальянок. «В ожидании Америки» – манифест поколения людей, уехавших из Советского Союза в 1970-е и 1980-е и попавших на Запад.

2-е издание.

Царь Соломон

Петр Люкимсон Биографии и Мемуары Отсутствует

Мудрый царь и волшебник Соломон, понимавший язык зверей и птиц, знаком всем как сказочный джин из кувшина, за его несметными сокровищами охотились герои приключенческих романов. Библейский рассказ о царе Соломоне, а также связанные с ним легенды талантливо пересказаны в повести А.

И. Куприна «Суламифь». Но оценить масштабность фигуры, глубину мыслей и силу поэтического дара этого незаурядного человека, жившего три тысячи лет назад, нельзя без глубокого изучения библейского текст – «Песни песней», «Екклесиаста» и «Притчей» – написанных Соломоном или приписываемых ему книг Ветхого Завета.

Автор, известный израильский писатель и публицист Петр Люкимсон, анализируя исторические труды, исследования Библии, Корана и малоизвестные еврейские источники, воссоздает исторически достоверную картину эпохи Соломона и необычайно противоречивую и сложную личность царя, о котором не перестают спорить и историки, и богословы.

Жизнеописание царя Соломона, увлекательно изложенное автором, несомненно, вызовет у читателя глубокий интерес.

«Черта оседлости» и русская революция

Владимир Бояринцев Публицистика Уроки истории

Владимир Иванович Бояринцев – ученый, писатель и публицист, автор более двухсот книг, посвященных прошлому и настоящему России. Новая книга ученого посвящена выявлению корней еврейского радикализма, сыгравшего немаловажную роль в революционном движении начала ХХ века в России.

Гнезда терроризма, утверждает автор, формировались в «черте оседлости». Бунд – Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России – поощрял политические убийства. Партийные лидеры создали культ динамита и револьвера, окружили террориста героическим ореолом, и, как следствие, насилие приобрело притягательную силу для еврейской молодежи, составлявшей большую часть анархических организаций.

Книга создана сильным авторским коллективом, в который вошли известные историки, культурологи, коллекционеры, писатели, создатели музейных экспозиций, публицисты. Разница в их подходах и оценках обогатит представления читателей, стремящихся понять, что же представлял собой мир российского еврейства в XVIII–XX веках.

Книга построена как полноценная энциклопедия и состоит из 26 статей, рассказывающих о повседневной и религиозной жизни в черте оседлости, законодательстве, службе в армии, наветах и погромах, участии в революционном движении, а также описывающих еврейскую жизнь в Литве, Белоруссии, Украине, Бессарабии (Молдавии), Петербурге и Москве.

Жаботинский и Бен-Гурион: правый и левый полюсы Израиля

Рафаэль Гругман Биографии и Мемуары Отсутствует

«Жаботинский и Бен-Гурион: правый и левый полюсы Израиля» – историческое исследование и остросюжетное повествование: политическая биография двух уроженцев Российской империи, повлиявших на становление современного Израиля, лидера правого лагеря – выдающегося общественного деятеля, писателя, поэта и переводчика Владимира Жаботинского и левого – первого премьер-министра и министра обороны, Бен-Гуриона.

В книге рассказывается об их политическом противостоянии, а так же об интересах царской, а затем и Советской России в Палестине, о причинах, побудивших Сталина поддержать сионистов, – читателя ждет множество сенсаций, ранее не публиковавшихся. Причастна ли советская разведка к убийству в Иерусалиме графа Бернадота, члена королевского дома Швеции и спецпосланника ООН на Ближнем Востоке? Планировал ли Сталин после войны переселить в еврейское государство 2,5 миллиона советских евреев? Могло ли еврейское государство быть создано в Европе на землях Восточной Пруссии и должен ли Сталин благодарить Бен-Гуриона за отказ от Кенигсберга? Ответы на эти вопросы прозвучат в книге «Жаботинский и Бен-Гурион: правый и левый полюсы Израиля».

Ему же принадлежит первый перевод на русский язык «Иудейских древностей» Иосифа Флавия (1899), переводы многих других сочинений, например «Введение в общее языкознание» Потта, «История Ассирии и Вавилонии» Бецольда, «История Древнего Востока» Гоммеля и др.

Публикуемая в данном томе историческая повесть «Под небом Эллады», действие которой разворачивается в VI веке до Рождества Христова, охватывает время в истории Древней Греции, характеризуемое борьбой народа за право и демократию с первыми афинскими тиранами.

Мужчины не боятся темноты

Виго Сан Юмористическая фантастика Биографии и Мемуары Отсутствует

Книга посвящена раскрытию затененных страниц жизни Максима Горького, связанных с его деятельностью как декларативного русского филосемита: борьба с антисемитизмом, популяризация еврейского культурного наследия, другие аспекты проеврейской активности писателя, по сей день остающиеся terra incognita научного горьковедения.

Приводятся редкие документальные материалы, иллюстрирующие дружеские отношения Горького с Шолом-Алейхемом, Х. Н. Бяликом, Шолом Ашем, В. Жаботинским, П. Рутенбергом и др. , – интересные не только для создания полноценной политической биографии великого писателя, но и в широком контексте истории русско-еврейских отношений в ХХ в.

Бунин и евреи

Марк Уральский Биографии и Мемуары Отсутствует

Книга посвящена истории взаимоотношений Ивана Бунина с русско-еврейскими интеллектуалами. Эта тема до настоящего времени оставалась вне поле зрения буниноведов. Между тем круг общения Бунина, как ни у кого другого из русских писателей-эмигрантов, был насыщен евреями – друзьями, близкими знакомыми, помощниками и покровителями.

Во время войны Бунин укрывал в своем доме спасавшихся от нацистского террора евреев. Все эти обстоятельства представляются интересными не только сами по себе – как все необычное, выходящее из ряда вон в биографиях выдающихся личностей, но и в широком культурно-историческом контексте русско-еврейских отношений.

Документальным подтверждением этой точки зрения и является представляемая вниманию читателя книга, в которой помимо материалов, касающихся непосредственно заявляемой темы, приводятся систематизированные сведения о рецепции образа писателя его современниками.

Жизнь евреев в России

Юлий Гессен Культурология Отсутствует

Юлий Исидорович Гессен (1871–1939) – писатель, историк, автор многочисленных работ о жизни евреев в России. Родился в Одессе в семье купца второй гильдии, окончил коммерческое училище, но торговой карьеры не избрал, предпочтя литературное поприще. Свои первые рассказы и фельетоны публиковал в «Одесских новостях» и «Восходе», впоследствии, переехав в Петербург, сотрудничал с «Русской мыслью», «Вестником Европы» и другими крупными изданиями.

В 1896 году Гессен занялся изучением архивных материалов по истории евреев в России. Результатом этих изысканий стали многочисленные публикации, среди которых – книги «О жизни евреев в России. Записка в Государственную думу» (1906) и «Закон и жизнь» (1911), вошедшие в настоящее издание.

В них автор представляет широкий исторический обзор положения евреев с конца XVIII века – времени их вступления в русское подданство – и до начала XX, когда в Государственной думе впервые обсуждался вопрос об отмене черты оседлости. Гессен стал автором около двадцати статей для 16-томной Еврейской энциклопедии, выпущенной издательством Брокгауза и Ефрона в 1908–1913 годах.

В 1919–1923 гг. читал лекции в Петроградском институте высших еврейских знаний, созданном при его участии. В Советской России, с усилением государственной политики антисемитизма, Гессен был лишен возможности разрабатывать еврейскую тему и публиковать свои исследования.

В 2006 году «Благоволительницы» получили Гонкуровскую премию и Гран-при Французской академии, книга стала европейским бестселлером, переведенным на сегодняшний момент на 20 языков. Критики отмечали «абсолютную историческую точность» романа, назвав его «выдающимся литературным и историческим явлением» (Пьер Нора).

Английская The Times написала о «Благоволительницах» как о «великом литературном событии, обращаться к которому читатели и исследователи будут в течение многих десятилетий», и поместила роман в число пяти самых значимых художественных произведений о Второй мировой войне.

Книга выходит в новой редакции перевода.

«ПОЭТЫ-КРЕЩЕННЫЕ ЕВРЕИ»

Гетто избраничеств! Вал и ров.

По-щады не жди!

В сем христианнейшем из миров

Поэты - жиды!

(Марина Цветаева)

Самоощущение личного, национального и общечеловеческого сильнее всего проявляется в поэтическом слове. Рассредоточение евреев по многим странам и континентам явились причиной того, что многие поэты-евреи создавали свои произведения на разных языках мира. Литература на иврите существует 33 века. Заметный след оставила еврейская поэзия на испанском и арабском языках в годы раннего средневековья, а в последние 2 века - на европейских языках. Немногим более века назад евреи вошли в русскую поэзию и сразу заняли в ней ведущие позиции: Саша Черный, Мандельштам, Пастернак, Галич, Коржавин. Перечень еврейских фамилий можно было бы продолжить, но ограничусь только этими именами - именно они связаны статьи: о крещенных евреях в русской поэзии. Все они крестились.

Имя Бродского осталось вне этого перечня, так как в публикациях и в выступлениях близких поэту людей подчеркивалось, что он никогда не крестился. К примеру, Илья Кутик говорил: «Бродский не был ни иудеем, ни христианином, он хотел быть кальвинистом…». По воле жены Бродского на его могиле установлен крест. Нельзя исключить, что поэт предвидел такую возможность, написав стихотворение «Я памятник воздвиг себе иной».

Вопрос крещения выдающихся поэтов многих людей приводит в смятение. Почему эти уважаемые, талантливые и близкие по крови люди ушли от своих корней, сделали себя русскими «просто так», не отрекаясь формально от еврейства? Некоторые их них даже не меняли фамилий.

Русская поэзия 19 века была простой, доступной, музыкальной и легко воспринималась. А вот в поэтическом иносказании поэтов 20 века порой даже маститые литераторы не всегда понимают смысл творений своих коллег.

Так Бродский просил Надежду Мандельштам прокомментировать одно из стихотворений мужа. Но и она не смогла дать ему расшифровку.

"Стихи Цветаевой подчас трудны, требуют вдумчивого распутывания хода ей мыслей" - писала Анастасия Цветаева. Понять иносказания поэтессы не всегда доступно не только простым любителей поэзии, но и тем, для кого изучение творчества Цветаевой стало профессией. Например, критик В.Лосская считает, что в словах поэтессы часто "сказывается вся путаница её (Цветаевой) эмоциональных реакций".

Очень известны и часто цитируются строки из «Поэмы конца» Марины Цветаевой:

С.Рассадин комментирует так: «Ведь гетто избранничеств, а не изгнанничеств, такое гетто, жаловаться на пребывание в коем также бессмысленно (да и захочется ли?) как просить Б-га избавить от ниспосланного им дара… «Жид» в том самом смысле, в каком применила слово к себе самой и себе подобным славянка Цветаева».

Два года после создания «Поэмы конца» Цветаева написала в одном письме: Евреев я люблю больше русских и может быть очень счастлива была бы быть замужем за евреем, но - что делать - не пришлось.

Александр Михайлович Гликберг - Саша Черный писал о себе: «Сын провизора. Еврей. Крещен отцом десяти лет от роду для определения в гимназию». Выдержал экзамен, он не был принят из-за процентной нормы. Отец решил его крестить. Вот и вся причастность Саши Черного к христианству.

Поэт родился в зажиточной, но малокультурной еврейской семье. Мать - истеричная женщина и жестокий, скупой отец создали в семье нетерпимую обстановку. Вслед за своим братом, Саша бежал из дому. Ему было тогда 15 лет. Дальнейшая его жизнь прошла в мире, далеком от религии.

Саша Черный - поэт сатирик. Его острое перо жалило не только царя и политиков, за что он был арестован и привлечен к суду. Не в меньшей степени доставалось «русскому обывателю» и «истинно - русскому еврею». Особенно беспощаден поэт был к антисемитам, живущим под лозунгом: «Жиды и жидовки, цыплята и пейсы.\ Спасайте Россию, точите ножи!» (Юдофобы). Интересны следующие строки Саши Черного: «Но, что - вопрос еврейский для евреев. \ Такой позор, проклятье и разгром, \ Что я его коснуться не посмею \ Своим отравленным пером». Глубинных христианских мотивов в творчестве поэта мне не удалось обнаружить.

Мандельштам подобно Гейне хотел объединить иудаизм с эллинизмом, и также мучительно и принужденно пришел в христианство. Он изменил вере отцов, но как бы не до конца. Поэт не пошел в православную церковь, а выбрал протестантскую кирху в Выборге. Он не крестился водой.

Перейдя же в христианство, он никогда не отказывался от своего происхождения и званием еврейства, которым всегда гордился. «Память крови» была у Мандельштама своеобразной. Она восходила к библейским царям и пастухам, когда ещё не было христианства, а более поздний период, когда победило христианство, по мнению С.Расадина, он начисто забыл.

В сталинский период Мандельштам стал побаиваться тоталитарной власти единобожия, и утешал себя тем, что христианское учение о троичности больше подходит его страдальческой натуре. Мандельштам, говорила Надежда Яковлевна, «побаивался ветхозаветного бога и его тоталитарной грозной власти». Он говорил, что учением о троичности христианство преодолело единовластие иудейского Бога. «Естественно, что мы страшились единовластия». Это высказывание, по мнению отдельных критиков, можно трактовать как приверженность Мандельштама к христианству.

Какой же он христианин, если к мученичеству у него не было никакого влечения? Всю жизнь Мандельштам жил в нужде и очень от этого страдал, совсем не по-христиански.

Сложным и противоречивым было отношение Мандельштама к еврейству. Он вспоминал о постоянном стыде ребенка из ассимилированной еврейской семьи за свое еврейство, за назойливое лицемерие в выполнении иудейского ритуала, за «хаос иудейский» (...не родина, не дом, не очаг, а именно хаос»).

В 20-е годы жизнь Мандельштам прошла в метаниях между христианством («теперь всякий культурный человек - христианин») и иудаизмом («какая боль... для племени чужого ночные травы собирать»). Позднее он восхищается «внутренней пластикой гетто», отмечает мелодичность и красоту языка идиш, логическую уравновешенность иврита.

В «Четвертой прозе» он сказал: «Я настаиваю на том, что писательство в том виде, как оно сложилось в Европе и в особенности в России, несовместимо с почетным званием иудея, которым я горжусь».

Самый неприкаянный из всех русских поэтов, Осип Мандельштам в одном все-таки был удачлив: нашел женщину хранительницу. Надежда, урожденная Хазина, тоже была еврейкой, крещенной в детские годы. Она пережила поэта на 42 года и посвятила свою жизнь делу увековечения памяти поэта. Книга «Воспоминаний» принесла Надежде Мандельштам мировую известность.

В 1936 году Пастернака клеймили за строки «В родню чужую втерся».

Стараясь как-то изгладить свою еврейскую «вину», поэт слишком увлекся русским началом в своем творчестве, что даже преступил границы дозволенного: в 1943 году А.Фадеев обвинил Пастернака в великодержавном шовинизме.

Поэт этого не скрывал: «во мне есть еврейская кровь, но нет ничего более чуждого мне, чем еврейский национализм. Может быть только великорусский шовинизм. В этом вопросе я стою за полную еврейскую ассимиляцию...».

После появления в Европе «Доктора Живаго» мировая еврейская общественность осудила поэта за так называемый интеллигентный антисемитизм и отступничество. Узнав об этом, по словам Ивинской, «Боря посмеивался: - Ничего, я выше национальности». И Цветаева говорила: с какой-то точки зрения и Heine и Пастернак не евреи...

О крещении Пастернака достоверно ничего не известно. Поэт в письме к Жаклин де Пруар однажды признался, что «был крещен в младенчестве моей няней... Это вызвало некоторые осложнения, и факт этот всегда оставался интимной полутайной, предметом редкого и исключительного вдохновения, а не спокойной привычки». Состоялось ли оно по самоуправству какой-то няни в тайне от всей семьи?! Наверно никогда не станет известным, было ли такое событие реальным или надуманным, художественным образом, созданным воображением поэта. Однако при поступлении на философский факультет Маргбургского университета, Б.Пастернак, отвечая на вопросы о вероисповедании, записал: «иудейское».

Пастернак советовал Ивинской записать о его паспортных данных: «Национальность смешанная, так и запиши». Любимая женщина хотела представить Пастернака чисто русским поэтом. В главе «Анкета» из книги воспоминаний «В плену времени» Ольга Ивинская поведала о поэте: «Крещенный во втором поколении, еврей по национальности, Б.Л. (Борис Леонидович) был сторонником ассимиляции». Это только наполовину соответствует истине. Отец его Леон Пастернак «до конца своих дней остался евреем».

В многогранном творчестве Пастернака нет ни строчки о катастрофе европейского еврейства. А вот в творчестве Наума Коржавина этой теме уделено немало страниц. Он писал о Бабьем Яре, о «мире еврейских местечек..., синагогах и камнях могил», о своем ортодоксальном деде, о судьбе еврея-иммигранта, о различных аспектах еврейского самоощущения.

Галич искренне поддержал доктрину ассимиляции советского еврейства. «Меня - русского поэта - «пятым пунктом» отлучить от этой России нельзя». Его драма «Матросская тишина», по сути провозгласившая ассимиляцию, имела первоначальное название «Моя большая земля». Такими словами еврея Давида заканчивалась пьеса. Театральные идеологи потребовали заменить название.

Генрих Бёль заметил, что творческие люди тоталитарных стран ищут выход в религии, тогда как в демократических странах становятся атеистами.

Может быть в этом причина крещения Галича и Коржавина?

У них был один крестный отец, тоже из евреев - Александр Мень, человек большого таланта и обаяния. К сожалению, в среде российского еврейства такого гениального проповедника не оказалось.

Об отступничестве Галича и Коржавина я узнал совсем недавно, по приезде в Америку. Я не исключил их из круга поэтов, к которым, я часто возвращаюсь и перечитываю. Но вопрос: «Почему христианство?» - остался. Если для Саши Черного и Мандельштама крещение было вынужденной мерой, то для Пастернака, Галича и Коржавина христианство стало осознанным актом и духовной потребностью. Коржавин и сейчас говорит, что русский поэт может быть только христинином.

Общеизвестно, что «поэт в России больше чем поэт», - он бог или, по меньшей мере, пророк. В русском мире еврей - традиционно инородный элемент, враг, и только переход в христианство позволит занять подобающее своему таланту место. Такое суждение существует, но мне не видится убедительным.

Большие поэты хорошо знали русские пословицы: «Менять веру - менять совесть»; «Жида крести и под воду спусти»; «Вору прощеному, коню леченному и жиду крещенному одна цена».

В великом и могучем языке слову «отступник» есть синоним «ренегат», которое в русской ментальности имеет пренебрежительный оттенок.

Пастернак, Галич и Коржавин знали, что из-за христианства в настоящее время на земном шаре недосчитывается 100 миллионов евреев. Для них не было секретом, что один из величайших поэтов всех времен и народов, Генрих Гейне после крещения признался: «Желаю всем ренегатам настроения подобного моему..., от ворон отстал и к павам не пристал».

Наверняка крещеные поэты читали строки Б.Слуцкого:

Православие не в процветанье:

в ходе самых последних годов

составляет оно пропитанье

разве только крещеных жидов.

И.Аксельрод

«Еврейский мир»(Нью-Йорк)

РУ́ССКО-ЕВРЕ́ЙСКАЯ ЛИТЕРАТУ́РА, художественное и публицистическое творчество на русском языке писателей-евреев, отражавших еврейскую жизнь с позиции самоидентификации со своим народом. Русско-еврейская литература - одна из составных частей еврейской словесности нового времени (начиная с эпохи Х аскалы) как на собственно еврейских языках и диалектах , так и на языках окружающего большинства.

Принадлежность литератора к русско-еврейской литературе (как и к другим подобным литературам - немецко-еврейской, американо-еврейской и т. д.) определяется следующими признаками:

1. Свободный выбор своей национально-культурной принадлежности, ведущий к национальному самосознанию.
2. Укорененность в еврейской цивилизации, органическая связь с ней и как следствие - естественное обращение к еврейской тематике. При этом, каким бы ни было отношение писателя к материалу, его взгляд - это всегда взгляд изнутри, что и составляет основное отличие еврейского писателя от нееврейского (вне зависимости от его этнического происхождения), обращающегося к еврейскому сюжету.
3. Социальная репрезентативность, то есть способность писателя быть голосом общины в целом или существенной ее части. Писатели и публицисты, порвавшие с национальной общностью (будь то в религиозно-обрядном или национально-культурном отношении; см. Отступничество) и не выражавшие солидарности с нею, не принадлежат к русско-еврейской литературе, даже если их творчество было посвящено еврейской тематике (например, публицистика Я. Брафмана , драматургия и проза С. Литвина-Эфрона /1849–1925/ и т. п., бывшие по сути откровенным доносительством /см. Доносчики / на еврейство).
4. Двойная принадлежность к русской и еврейской цивилизациям (этот признак характерен для 20 в.), означающая, среди прочего, что творчество писателя в равной степени принадлежит двум народам.

В силу особенностей развития Х аскалы в России «эмбриональный» период русско-еврейской литературы растянулся более чем на полстолетия. Первая печатная книга, которую можно отнести к русско-еврейской литературе, - «Вопль дщери Иудейской» (СПб., 1803) И. Л. Неваховича - включала три риторических произведения, часть из которых была написана на русском языке, другая была авторским переводом с иврита, как и его неопубликованная ода на восшествие на престол императора Александра I (март 1801 г.). Невахович впервые на русском языке изложил набор типичных для маскилим стереотипов, но ему недоставало как дарования, так и знания русского языка, а главное, у него не было и не могло быть еврейского читателя. Не был литературно одарен и второй по времени русско-еврейский литератор Леон Мандельштам , чей ученический сборник «Стихотворения» (М., 1840) также в основном был первоначально написан на иврите, а затем переведен автором на русский язык. Мандельштам сыграл значительную роль в истории просветительства российского еврейства, ему принадлежит не только первый из выполненных евреями переводов Пятикнижия на русский язык («Тора, то есть Закон, или Пятикнижие Моисеево», Берлин, 1862), но и первый перевод А. Пушкина на иврит (1847). Историко-культурный, а не собственно литературный интерес представляют «Мысли Израильтянина. В 2 частях. Сочинение Еврея Абрама Соломонова» (Вильно, 1846). А. Соломонов (1778, Минск, - ?) был убежденный маскил и занимался переводами с иврита на русский и польский. В духе Х аскалы составлено и его сочинение, обращенное к евреям (в отличие от «Вопля дщери Иудейской», обращенного к русскому просвещенному читателю) и убеждающее их, что ни Талмуд , ни раввинистическая литература не запрещают знакомства с языком окружающего большинства и последними достижениями цивилизации.

Эта зарождавшаяся литература (как частично и последующее творчество русско-еврейских писателей) не была свободна от апологетичности и самоцензуры. Ш. Черниховский писал в статье «Русско-еврейская художественная литература»: «Посвящая свои произведения своему народу, еврей-писатель не забывал, что его читатель находится не только в этой среде, но также и в окружающем обществе, и поэтому он взвешивал каждое свое слово из боязни, чтобы его не поняли превратно, нередко он увлекался апологетическим пылом...» («Еврейская энциклопедия», в 16-ти томах, СПб., т. 13, кол. 641).

Подлинным основоположником русско-еврейской литературы стал О. Рабинович , первые публикации которого на русском языке (переводы, публицистика, проза) относятся к концу 1840-х гг. Рабинович принадлежал ко второму поколению российских маскилим , ориентировавшемуся не на родину Х аскалы - Германию, а на Россию; главным языком культуры для этого поколения был уже не немецкий, а русский. Созданное в 1860 г. Рабиновичем совместно с литератором и общественным деятелем И. Тарнополем (1810–1900) первое еврейское периодическое издание на русском языке, еженедельник «Рассвет» , могло опереться на свою читающую публику - пока еще малочисленную русско-еврейскую интеллигенцию. Творчество Рабиновича не только отражало его собственное развитие, но и предвосхищало тот путь, который предстояло пройти литературе российского еврейства (не только на русском языке, но и на идиш и иврите): от убежденного ассимиляторства и русификаторства к сомнениям в разумности и плодотворности безоговорочного российского патриотизма и безответной страсти к сближению с «коренным населением»; от непримиримо враждебного отношения к «жаргону» (язык идиш) к опытам литературной фиксации фольклорного материала (песен, поговорок), попыткам передачи интонации, синтаксиса и идиоматики идиш средствами иного языка (тут Рабинович оказался предшественником не только австро-еврейского писателя К. Э. Францоза , которого много переводили и усердно читали российские евреи, но и всей плеяды американо-еврейских писателей 20 в.). Рабинович применил главный содержательный принцип русско-еврейской литературы и публицистики, который сохранял свое значение более двух десятилетий: бороться на два фронта - обороняться от нападок врагов и критиковать собственные пороки. Рабинович открыл приемы, образы, тональность, отношение автора к предмету, которые позже сделались приметами еврейского литературного творчества в целом. В повести «Штрафной» («Русский вестник», 1859, №1), пользовавшейся необыкновенным успехом в еврейских читающих кругах и привлекшей некоторое внимание русской публики, писатель впервые попытался показать еврейский характер в специфически еврейской ситуации периода гонений Николая I. Открытие еврейских характеров продолжается и в следующей повести «Наследственный подсвечник», входящей, как и предыдущая, в цикл «Картины прошлого» («Рассвет», 1860, №1–8); хотя материал ее тот же (евреи на царской службе, в николаевской армии), диапазон характеров намного расширен и, главное, меняется рассказчик - патетика сменяется иронией (а ирония - сильнейшая сторона таланта Рабиновича). В отличие от этих двух повестей, показывающих еврея в соприкосновении с окружающим большинством, последнее художественное произведение Рабиновича - «История о том, как реб Хаим-Шулим Фейгис путешествовал из Кишинева в Одессу и что с ним случилось» (Одесса, 1865) - была своего рода возвращением в гетто: еврейская жизнь рассматривалась сама по себе, взором хотя и критическим, ироническим, но полным сочувствия. Это резко отличает Рабиновича от последовательных и непреклонных маскилим типа И. Б. Левинзона и их преемников, беспощадно обличавших местечко , и делает его прямым предшественником Шалом Алейхема . «Хаим-Шулим...» как художественное произведение близко по мысли и чувству «Автоэмансипации» Л. Пинскера , написанной гораздо позже; это возвращение к себе, в собственный дом, как бы ни был он непригляден для просвещенного взора, - другого нет и быть не может, и еврейский писатель открывает источник вдохновения в еврейской «массе» со всеми ее предрассудками, темнотой и непричастностью к русской и европейской культуре. Невыносимая убогость ее существования преображается силой беззаботного смеха «человека воздуха» (предвосхищавшего героя Шалом Алейхема) в карнавальное шутовство, но через поверхностный юмор ситуаций пробивается уже юмор характеров, свойственный всем новым еврейским литературам.

Многие сотрудники Рабиновича по «Рассвету» заняли видное место в истории русско-еврейской литературы. Л. Леванда четверть века был ведущим и самым известным русско-еврейским публицистом; он сумел после погромов 1881–82 гг. отречься от ассимиляторских иллюзий и присоединиться к палестинофильству (см. Ховевей Цион), выдвинул новые лозунги: «самосохранение» и «самопомощь». В творчестве Леванды публицист решительно подавлял художника. Уже А. Волынский , первый в русско-еврейской литературе значительный литературный критик, заметил художественные недостатки произведений Леванды, а бесспорную популярность его у русско-еврейского читателя объяснял особой чуткостью писателя к злобе дня, а также сложностями и противоречиями начальной эпохи выхода из гетто, когда зарождавшаяся русско-еврейская интеллигенция теряла ориентиры и перспективу и, по российскому обыкновению, обращалась к писателю как к учителю жизни, и писатель Леванда смело давал советы, чаще всего недальновидные, но всегда искренние и бескорыстные, всегда отвечавшие чаяниям общества. Так, самое знаменитое произведение Леванды, роман «Горячее время» (1871–73), изображает польское восстание 1863–64 гг.; по замыслу и манере письма это роман сугубо реалистический, если не прямо бытописательский, как большинство рассказов, повестей и очерков Леванды, хотя в нем нет ни живых образов, ни правдоподобных ситуаций, ни органически развертывающейся фабулы, зато есть решительный ответ на вопрос, сохранявший свою остроту в 1860–1870-е гг.: что делать еврею, вставшему на путь просвещения и осознавшему свое оскорбительное неравноправие? Автор призывает ассимилироваться, вкладывая этот призыв в уста главного героя, который сознательно и до конца предпочел Россию, новую родину, Польше, стараясь и надеясь превратиться в полноценного русского гражданина. Чем свободнее бытописательские зарисовки Леванды от тенденциозности, тем они лучше литературно, например, «Четыре гувернера с сосенки и с бора» (из серии «Очерки прошлого», «Русский еврей», 1879, №2–7) или «Яшка и Йошка» («Восход» , 1881, №9–11). Особняком стоит группа сатирических произведений, создававшихся под очевидным воздействием М. Салтыкова-Щедрина; наиболее удавшиеся среди них - отрывок из романа «Поход в Колхиду» («Еврейская библиотека», 1879, т. 7; полностью роман никогда не был напечатан) и роман «Исповедь дельца» (1880), оба о беспорядочном и беспардонном грюндерстве. Лучшие публицистические циклы, которые обнаруживают самые сильные стороны таланта Леванды, - «Летучие заметки недоумевающего» («Рассвет», 1882) и примыкающие к ним «Летучие мысли недоумевающего» («Недельная хроника «Восхода», 1882), «Скромные беседы о прошлогоднем снеге» («Недельная хроника «Восхода», 1885, №13–21), их продолжение - три передовые статьи в том же еженедельнике (№29–31) и, наконец, статья «Об ассимиляции» (там же, №37–38) - своего рода общественное и политическое завещание писателя. Леванда, наряду с Рабиновичем, с полным правом считался зачинателем русско-еврейской литературы. Почти через 30 лет после его смерти в одном из русско-еврейских журналов можно было прочесть: «Среди еврейских литераторов эпохи «гасколы», писавших на русском языке, самое видное место занимает Лев Осипович Леванда» («Колосья», 1915, №7). Еще при жизни Леванды возникла мысль издать полное собрание его сочинений («Недельная хроника «Восхода», 1886, №41; письмо к редактору А. Волынского и С. Фруга), впоследствии она возникала в связи с различными памятными датами, однако до сих пор наследие Леванды остается несобранным и неизученным.

Среди других известных сотрудников «Рассвета», внесших значительный вклад в русско-еврейскую публицистику, были издатели-редакторы пришедшего ему на смену еженедельника «Сион» (1861–62): Л. Пинскер, врач и общественный деятель Э. Соловейчик (умер в 1875 г.) и физиолог Н. Бернштейн (1836–91), а также М. Моргулис , А. Гаркави , А. Ландау . Сравнительно мало известны другие деятели русско-еврейской литературы, в той или иной степени связанные с «Рассветом»: юрист И. Гальберштадт (1842–92), многолетний заведующий «еврейским столом» Одесской городской думы Б. Бертензон (1815–71), юрист и профессиональный журналист П. Лякуб (умер в 1891 г.), преподаватель русского языка в Одесском еврейском училище И. Френкель, чьи переложения талмудических легенд напечатал посмертно его сын, утверждавший в предисловии к публикации, что автор был «первый еврей, печатно заговоривший по-русски» («Рассвет», 1861, №33). О единстве многоязычной еврейской культуры России говорит тот факт, что в первое русско-еврейское периодическое издание посылали свои написанные по-русски корреспонденции известные писатели и публицисты, писавшие на иврите (см. Иврит новая литература) Х. З. Слонимский и И. Л. Гордон .

Третий одесский еженедельник «День» (1869–71), который считал себя прямым продолжением «Рассвета» и «Сиона», ввел в русско-еврейскую литературу ряд новых имен: И. Оршанский , М. Кулишер (см. Кулишер, семья), А. У. Ковнер , историк российского еврейства и литературный критик С. Станиславский (1848–?), педагог и литератор И. Варшавский (1832–1903). В редактировании журнала участвовал П. Левенсон (1837–94), юрист и первоклассный очеркист, талант которого развернулся в полную силу в 1880-е гг., главным образом в петербургском «Восходе». По сравнению с периодом начала 1860-х гг. заметно возросло мастерство в сфере саркастической полемики (например, цикл фельетонных хроник М. Кулишера «Недельные очерки», 1870–71; подписаны инициалами М. К.).

В стороне от одесского центра русско-еврейской литературы развивалось творчество Г. Богрова , принадлежавшего к тому же литературному поколению, что Рабинович и Леванда. Его первое, самое известное произведение, автобиографический роман «Записки еврея» (написан в 1860-е гг.), увидел свет в 1871–73 гг. в русском столичном журнале «Отечественные записки». Русская публика и русская критика отнеслись к роману с интересом: впервые русскому читателю была представлена широкая и детальная (около тысячи печатных страниц) панорама еврейской жизни с почти этнографическими разъяснениями в основном тексте и в многочисленных авторских примечаниях. Записки пропитаны характерной для маскилим крайних взглядов ненавистью к традиционному еврейскому быту, нравам, складу мышления. Фанатический накал ненависти так велик, что антисемиты в те времена и позже ссылались с сочувствием на Богрова, а евреи упрекали его в клевете. Упреки несправедливые: тенденция у Богрова совершенно та же, что у Леванды, однако сверхдоктринерская узость взора часто доводит автора до слепоты, часто, но не всегда: герой-рассказчик спрашивает себя: «Кто виноват в моих бедствиях?» - «...Прежде всего, я сам виноват: я - еврей! Быть евреем - самое тяжкое преступление; это вина, ничем не искупимая; это пятно, ничем не смываемое;... это каинский знак на челе неповинного, но осужденного заранее человека. Стон еврея ни в ком не пробуждает сострадания. Поделом тебе: не будь евреем. Нет, и этого еще мало! Не родись евреем!» Но тогда все усилия маскилим -ассимиляторов безнадежны. Художественное дарование Богрова, достаточно скромное само по себе, было раздавлено грубой тенденциозностью. Однако творчество Богрова, бытописателя и документалиста, сейчас, когда изображенный им мир безвозвратно исчез, намного более ценно, чем 100 лет назад. Богров как автор и редактор значительно способствовал оживлению русско-еврейской периодики в конце 1870-х - первой половине 1880-х гг. Несмотря на его крайне критическое отношение к традиционному иудаизму и сочувствие радикальным реформаторским идеям и деятельности Я. Гордина , принятие им православия в конце жизни было вызвано не идейными, а чисто личными соображениями - желанием узаконить фактический брак. Взгляд Богрова на уход от еврейства, сформулированный в письме к Леванде (1878), предвосхищает позицию многих русских интеллигентов еврейского происхождения в более позднюю эпоху: «Если бы евреи в России не подвергались таким гонениям и систематическому преследованию, я бы, быть может, переправился на другой берег, где мне улыбаются другие симпатии, другие идеалы. Но мои братья по нации, вообще четыре миллиона людей, страдают безвинно, ужели порядочный человек может махнуть рукой на такую неправду?» («Еврейская библиотека», 1903, т. 10).

В 1870-х гг. центр русско-еврейской литературы переместился из Одессы в Петербург. В 1871–73 гг. выходил (нерегулярно) еженедельник «Вестник русских евреев», однако вклад его как в публицистику, так и в художественное творчество невелик. Напротив, издание «Еврейской библиотеки» (издатель-редактор А. Ландау) стало важным этапом в развитии русско-еврейской литературы, хотя с 1871 г. по 1880 г. вышло всего восемь томов «историко-литературных сборников», как значится на титульном листе (тт. 9–10 вышли в 1901–1903 гг.). Направление сборников - то же, что и в трех одесских периодических изданиях: просвещение, ассимиляция, русификация; основной состав авторов - Леванда, Богров, Кулишер, Ландау, Моргулис, Оршанский, то есть «шестидесятники». К ним принадлежал и В. Никитин ; несмотря на то, что художественные достоинства его произведений скромны, для русско-еврейской литературы его сочинения весьма знаменательны. Хотя он был крещен в детстве, и разрыв с еврейством был полным (настолько, что его подлинные имя и фамилия неизвестны), в 1871 г. в «Отечественных записках» (в том же году в журнале появились и первые главы «Записок еврея» Богрова) он неожиданно опубликовал очерк о кантонистах под названием «Многострадальные» (до этого он печатал только работы по юридическим вопросам). Это - первое произведение русско-еврейской литературы, целиком посвященное институту кантонистов, еврейское не только по материалу, но и по взгляду на материал. В «Еврейской библиотеке» Никитин напечатал два больших рассказа (т. 4, 1873; т. 5, 1875), сотрудничал и в журнале «Восход». Его сочинения на еврейскую тему выходили отдельными изданиями. Никитину принадлежат также капитальные труды по истории еврейских земледельческих колоний в России, над которыми он работал, имея по служебному положению доступ к архивам министерства земледелия. Судьба Никитина - один из первых примеров того, как писатель отдаляется от еврейства и приближается к нему, как в творчестве одного человека сочетаются начала еврейские и никакого отношения к еврейству не имеющие. В «Еврейской библиотеке», а затем и в «Восходе» активно сотрудничал и П. Вейнберг (также принял христианство в юности), публикуя на их страницах как оригинальные произведения, так и переводы.

Конец 1870-х гг. ознаменовался резким подъемом активности еврейской прессы: в 1879 г. в Петербурге открылись два еженедельника - «Рассвет» (1879–83) и «Русский еврей» (1879–84). Одной из внешних причин этого подъема был рост общественного антисемитизма в Центральной Европе и в самой России (отчасти в связи с русско-турецкой войной 1877–78 гг.), свою роль сыграло увеличение числа читателей, то есть евреев, освоивших русский язык, как в черте оседлости, так и за ее пределами. Неслучайно оба эти еженедельника продержались намного дольше, чем их одесские предшественники, а «Восход», появившийся в 1881 г., просуществовал четверть века и был самым долголетним изданием в русско-еврейской периодической печати.

Рубеж между первым, просветительско-ассимиляторским, и вторым, национально ориентированным, периодом русско-еврейской литературы проложили погромы 1881–82 гг. Основные мотивы нового периода, охватывающего 1880-е гг. и большую часть 1890-х гг., - горечь утраченных иллюзий и возврат к ценностям патриархальной жизни в гетто (возвращение на «еврейскую улицу»). Переход к новому периоду начался еще в рамках первого литературного поколения (последняя повесть Рабиновича, поздняя публицистика Леванды). Несмотря на изменение направления (так, «Рассвет» из проповедника обрусения превратился в орган палестинофильства), в русско-еврейской литературе не было конфликта «отцов и детей», как не было и полного отказа от просветительских идей ассимиляторства - в понятии «русский еврей» первая половина оставалась не менее важной, чем вторая. Первое литературное поколение выступало с новыми публикациями. Вскоре приобрели широкую известность и литераторы следующего поколения: М. Бен-‘Амми , С. Дубнов , А. Волынский, С. Фруг, Н. Минский , И. Л. Б. Каценельсон (под псевдонимом Буки бен-Иогли), И. Л. Кантор (под псевдонимами Бен-Баг-Баг, Лев Иври), А. Я. Паперна (его первые публикации на иврите относятся к началу 1860-х гг.) и многие другие. Литературные судьбы их в дальнейшем сложились по-разному: в то время как одни остались в русско-еврейской литературе, другие ушли в словесность собственно русскую, в литературу на идиш и на иврите.

В первой половине 1880-х гг. окончательно сложились жанровые, стилистические, содержательные характеристики русско-еврейской литературы: преобладание публицистического (дидактического, апологетического) элемента во всех жанрах (особенно в литературной критике), развитое сатирическое направление. Поэзия оставалась слабой и за первые 20 лет своего существования не дала ни одного заслуживающего упоминания имени. В 1880 г. в «Еврейской библиотеке» (т. 8) было опубликовано стихотворение, свидетельствовавшее о таланте автора, - «Ошейник» М. Абрамовича (1859–1940; см. Менделе Мохер Сфарим). Талант этот, однако, не развился, а скорее деградировал в многочисленных композициях на библейские сюжеты; в конце 1880-х гг. Абрамович окончательно оставил и поэзию, и еврейство. Возможно, именно из-за бедности русско-еврейской поэзии важным событием стали публикации С. Фруга, выступившего в 1879 г. в «Рассвете». Фруг очень быстро завоевал широкое признание, сделался еврейским национальным поэтом не только для переходившей на русский язык ассимилированной интеллигенции, но и для «массы», не имевшей кроме идиш иного средства общения и культурного самовыражения, а также для будущих классиков новой поэзии на иврите Х. Н. Бялика и Ш. Черниховского. Мучительные, острейшие реалии Фруг облекал в обветшавшие романтические слова и образы (впрочем, как и большинство других поэтов так называемой эпохи безвременья), однако современники этого не замечали - их подкупала злободневность и небывалая до того в еврейской поэзии на русском языке певучесть. Постоянно нуждаясь в заработке, он писал слишком много и слишком поспешно.

По уровню поэтического мастерства историческая драма в стихах Н. Минского «Осада Тульчина», напечатанная в «Восходе» (1888), стоит выше произведений Фруга (правда, вклад Минского в русско-еврейскую поэзию «Осадой Тульчина» и ограничивается). Более весом вклад Минского в русско-еврейскую публицистику - около десяти полемических статей и фельетонов в «Рассвете», которые повлияли на развитие важнейшего в русско-еврейской литературе жанра фельетона (так в то время называли любые публицистические статьи). Некоторые статьи Минского сохранили свое значение и по сей день, например, «Письмо г. Незнакомцу» («Рассвет», 1880, №10 - полемический ответ на «письмо» «Жид идет!» в «Новом времени» А. С. Суворина). Чуть позже (1881) фельетоны начал писать Фруг, работавший в этом жанре до конца жизни. Фруг был плодовитым, однако неровным журналистом; по содержанию среди его фельетонов есть чистая публицистика и настоящие рассказы, по тону они неизменно окрашены иронией. Многие объединены в циклы: «Летучие штрихи и наброски» («Недельная хроника «Восхода», 1886), «Из дневника» (там же, 1888–89), «Весенние элегии» (там же, 1889) и другие. Некоторые циклы растягивались на многие годы и переходили из одного периодического издания в другое («Из воспоминаний еврея-колониста» [или «еврея-земледельца»]; в 1881 г. в «Рассвете», затем до конца 1880-х гг. в «Недельной хронике “Восхода”»). Самый крупный по объему, хотя и не объединенный общим подзаголовком цикл (в «Недельной хронике “Восхода”» и «Хронике “Восхода”», 1889–98), представляет собой тексты, приуроченные к еврейским праздникам . В некоторых фельетонах проза перемежается стихами. Несмотря на то, что многое писалось второпях и «на случай», фельетонная проза Фруга - существенный и необходимый этап на пути к фельетонам В. Жаботинского - вершине этого жанра в русско-еврейской литературе. В жанре фельетона пробовали себя практически все литераторы как первого, так и второго периодов (см. выше). В числе наиболее продуктивных и, видимо, наиболее популярных фельетонистов первой половины 1880-х гг. были также Гершон-бен-Гершон (Г. Лифшиц, 1854–1921), небезуспешно выступавший также в сатирической художественной прозе; Галеви (М. Оршанский); Оптимист (М. Лазарев, 1858–1912), публиковавший также и художественную прозу; Г. М. (Г. Рабинович; 1832–89), один из издателей «Русского еврея»; Петр Шлемиль (Д. Л. Слонимский), который начал еще в 1872 г. повестью «Первые шаги», опубликованной в «Вестнике русских евреев»; Я. Ромбро .

В первой половине 1880-х гг. зародилась профессиональная русско-еврейская литературная критика. Зачинателями ее были А. Волынский, С. Дубнов, И. Л. Кантор, Г. Лифшиц. Особое место принадлежит М. Лазареву, статья которого «Задачи и значение русско-еврейской беллетристики. (Критический эскиз)» («Восход», 1885, №5–6) была первой попыткой перейти от анализа разрозненных фактов к обобщениям и перспективам.

С середины 1880-х гг. и до конца столетия «Восход» был единственным русско-еврейским периодическим изданием; все, что дала русско-еврейская литература (за редчайшими исключениями) в этот период, печаталось в «Восходе». Наиболее значительным из прозаиков, активно и регулярно сотрудничавших в «Восходе», был М. Бен-‘Амми (подписывал свои произведения Бен-Ами). Первые его рассказы появились в «Восходе» в 1882 г., где он печатался вплоть до закрытия журнала в 1906 г. (неоконченная автобиографическая повесть «Годы скитаний»). Уже первые публикации были замечены и оценены русско-еврейской критикой; в конце 1890-х гг. Ш. Гинзбург , один из постоянных сотрудников «Восхода», точно определил место Бен-‘Амми в русско-еврейской литературе: «Он стал первым изобразителем и певцом еврейской массы, которой русско-еврейская беллетристика до него не уделяла внимания, занимаясь почти исключительно интеллигентом-просветителем (маскилом); его главный интерес - не отдельные личности и не бытовые детали, но народ в целом, душа народа с тем главным, что в ней скрыто, то есть с беспредельной и безраздельной любовью к Торе; неслучайно лучшие страницы у Бен-‘Амми - это картины праздников (прежде всего субботы), когда восторженно-молитвенное настроение овладевает массою и превращает ее в единый организм» («Восход», 1897, №12). Решительно меняется и авторская позиция борьбы на два фронта (впервые встречающаяся у О. Рабиновича и остававшаяся неизменной в русско-еврейской литературе в течение 20 лет); у Бен-‘Амми это не защита от вражеских нападок извне и борьба с собственными пороками, а пристальное и сочувственное внимание к своему, особому национальному существованию. Эту позицию он занял еще в 1884 г. (статья «Наше еврейское мироедство и его главная причина»; «Восход», 1884, №8–9) и оставался ей верен всю свою творческую жизнь. Бен-‘Амми четко сформулировал свою программу: «Пускай сами евреи проникнутся истинной любовью к еврейскому народу и к еврейству - и это совершенно достаточно» («Собрание рассказов и очерков», т. 1, Одесса, 1898). Поскольку не масса, а культурно обрусевшая (или находившаяся в процессе обрусения) еврейская интеллигенция и торгово-промышленный класс были читателями, на которых ориентировался русско-еврейский литератор, именно этому читателю Бен-‘Амми без устали напоминал о его духовных ценностях. Никто в литературном поколении Бен-‘Амми не выразил резче и однозначнее перехода от просветительского универсализма к национальной самодостаточности. Насколько этот переход был важен и, в конечном счете, плодотворен, видно хотя бы из того, что к сходным убеждениям пришел десятилетия спустя С. Ан-ский : «Надо оставаться евреями... Все, на чем до сих пор держалось еврейство: религия, Тора, Талмуд - пало, разрушено. И вот мы, представители нового еврейства, пытаемся создать нечто такое, что, помимо религии, объединило и сплотило бы народ в одно целое» (Собрание сочинений, т. 1, СПб.). Вместе с тем очевидна и ограниченность возможностей Бен-‘Амми. Он неизменно описывает одну и ту же эпоху - 1860-е гг., когда традиционный быт, образ мышления и чувствований были только чуть поколеблены, но далеко не подорваны; за пределами этого материала, знакомого автору по воспоминаниям детства и отрочества (автобиографичность повествования почти всюду подчеркнута рассказом от первого лица), Бен-‘Амми-беллетриста не существует. Влюбленность в патриархальное еврейство с вековой неподвижностью его быта и бытия нередко оборачивается у него высокопарной апологетикой, сентиментальностью, утомительным однообразием, статичностью, слабостью фабулы. В меньшей мере эти недостатки присущи поздней прозе («Детство», «Годы скитаний»). Из богатого публицистического и журналистского наследия Бен-‘Амми сохранило актуальность очень многое, в первую очередь - цикл очерков «Глас из пустыни», начатый в «Восходе» (1900–1901) и продолженный в сочувствовавшем сионизму еженедельнике «Будущность» в 1902 г. Бен-‘Амми - первый из крупных писателей русско-еврейской литературы, выступивший и в художественной прозе на идиш: его рассказ появился во втором выпуске «Идише фолксбиблиотек» Шалом Алейхема уже в 1889 г. (и в дальнейшем он продолжал писать на идиш).

Заметной фигурой среди прозаиков «Восхода» был С. Ярошевский (умер в 1907 г.). За время сотрудничества в журнале (1881–99) он напечатал шесть больших рассказов, три повести и четыре романа, из которых романы «Выходцы из Межеполя» (1891–93) и «Конец выходцев» (1896) образуют дилогию. За редкими исключениями произведения Ярошевского не вызывали отклика у его современников. В первую очередь это объясняется неопределенностью его позиции в том вопросе, который для еврейского читателя был важнейшим: какова ценность еврейства? стоит ли оставаться евреем? Образ выкреста (или потенциального выкреста) появляется уже во второй публикации (рассказ «Пионерка», 1882, №1–5) и присутствует во многих произведениях, однако остается неясным, как расценивает отступничество сам автор. Особенно любопытен в этом отношении роман «Роза Майгольд» (1897, №5–12). Видя трагические последствия любого ухода от еврейства и его эгоистические - хотя бы частично - мотивы, Ярошевский, в то же время, не находит в еврействе тех внутренних достоинств и сил, которые могли бы противостоять соблазну ухода от своего народа. Персонажи и изображаемые события оставляют ощущение не столько неразрешимого конфликта, сколько растерянности и даже малодушной неспособности решать и действовать. Но критика того времени не оценила глубокие размышления Ярошевского, справедливость которых была осмыслена еврейской общественностью значительно позже. Еще в 1883 г. он говорил (устами жандармского генерала, обращающегося к юному еврею-социалисту, замешанному в каком-то революционном «деле»): «...вы это делаете из любви к отечеству, к народу... как теперь любят выражаться; вы хотите доказать этим, что вы перестали быть евреями и наравне со всеми сынами отечества радеете о благе отечества, народа... Но это мыльные пузыри... Вы никогда не добьетесь, чтобы даже ваши друзья... считали вас равными себе... Вы в их глазах всегда останетесь жидами, и уж народ, которого вы являетесь непризванными спасителями, никогда не признает вас... По первому сигналу он пойдет вас бить... Теперешние погромы... это вам наука. Вы хотели слияния, ваши интеллигентные молодые люди хотели показать, что они стали более русскими, чем сами русские... Вот и поплатились... Будьте же благоразумны» (повесть «В водовороте», «Восход», 1883, №10). А монолог состарившегося еврейского просвещенца, отнюдь не ретрограда, не замшелого хранителя традиции, о том, что рано евреям выходить из своей «раковины» ради «смешения» и «слияния» (рассказ «Пионерка»), почти на четверть века предвосхищает размышления С. Ан-ского, лежащие в основе «очерка» (авторское определение; по объему и по сути это роман) с многозначительным названием «Разрушители ограды» («Книжки “Восхода”», 1905, №1–9). Сама тема погрома, которую впоследствии развивала не только русско-еврейская литература, но и отражала русская литература, была введена в художественную прозу Ярошевским. Слабые стороны писателя (неубедительность фабулы и нечеткость фабульных ходов, сентиментальность, вялость повествования) очевидны, но несправедливо забывать о достоинствах: он создает картину жизни губернского города К., где-то на юго-западе империи, в черте оседлости (там протекает действие большинства произведений Ярошевского) - «вторую действительность», которая отличается оригинальностью, внутренней согласованностью, разнообразием персонажей. Привлекают иронический взгляд автора и его метод построения характеров (психологическая характеристика складывается исподволь, ненавязчиво, из мелких деталей). Творческая судьба Ярошевского - один из примеров несправедливого забвения, постигшего многих писателей русско-еврейской литературы.

Противоположностью Ярошевскому во всех отношениях был Я. Ромбро. Он не был забыт (правда, история еврейской культуры хранит скорее лишь его псевдоним Филип Кранц). Как прозаик он дебютировал в «Восходе» (его первая публикация в том же журнале в 1880 г. носила публицистический характер) чуть позже Ярошевского, в 1882 г., и все его художественное наследие в русско-еврейской литературе сводится к трем рассказам (последний появился в «Восходе» в 1885 г.). Ему удалось создать несколько образов, расширявших прежние горизонты русско-еврейской литературы: нищий ученик иешивы, превращающийся из отчаянного религиозного фанатика в еще более отчаянного атеиста («Записки сумасшедшего орем-бохера»); в другом произведении - властительница дум в местечке, устраивающая свадьбу нищенки с идиотом во искупление грехов общины и во избавление от холеры и вызывающая у маскила не только гнев, но и своего рода восхищение, поскольку она действительно добрая душа и действительно печется об общественном благе, хотя и понимает его по-своему; сама нищенка, убогая и уродливая, но не смирившаяся, жаждущая материнства и семейного счастья и безнадежно озлобившаяся («Холерная свадьба»).

Еще меньшее творческое наследие оставил Г. Гуревич (1854–?), автор замечательных «Записок отщепенца» («Восход», 1884, №3,5,6), подписанных псевдонимом Гершон Баданес. Он учился в университетах Вены и Берлина и литературную деятельность начинал на немецком языке в газетах левого и крайне левого направления (как и Ромбро, он очень рано перешел от Х аскалы к социализму). В Россию вернулся в 1883 г. и в том же году начал печататься в «Восходе». Сочетающие беллетристику с публицистикой «Записки» с предельной откровенностью подражают манере и приемам М. Салтыкова-Щедрина, который был кумиром российской (в том числе и русско-еврейской) интеллигенции и оказал воздействие на культуру еврейства в России в целом, вне зависимости от языковой принадлежности. Гуревич анализирует превращение маскила в отщепенца, то есть лихорадочное обрусение новорожденного русско-еврейского интеллигента, бросившего опостылевших единоверцев и единоплеменников ради идеалов всеобщего братства и грубо отвергнутого вожделенным «окружающим большинством», которое видит в нем не брата, а презренного жида. Эта ситуация, намеченная Ярошевским годом раньше, впервые выписана подробно, с трагическим пафосом и сарказмом; образ еврея-отщепенца становится типичным в разных еврейских литературах 20 в. (например, Иосиф Флавий в трилогии Л. Фейхтвангера , Лютов в «Конармии» И. Бабеля и другие). Особенность российского маскила-отщепенца в том, что он - жертва не политики, а великой русской литературы, от М. Лермонтова и В. Белинского до Г. Успенского и того же М. Салтыкова-Щедрина. Это она заставила его поверить во «всемирные идеалы красоты, величия, вечности, гордого гражданского самосознания» («Восход», 1884, №6) и превратиться в «истого русского» - для того только, чтобы в разгар погромов услышать от русификатора-разночинца, который открыл ему эту литературу, но успел с тех пор сделаться «государственным юношей», государственную же мудрость о народных волнениях: «Относиться не только отрицательно, но даже индифферентно к чисто народному движению мы не вправе; мы обязаны выражать общую формулу всех сил, действующих в России в известном направлении» (там же, 1884, №3). Отщепенец проклинает «русский дух», отрекается от России, но порвать с нею и «вернуться к своей родной подоплеке» (там же) он не в силах.

Через полгода в «Восходе» (1884, №9–12) появилась повесть С. Ан-ского «История одного семейства», написанная первоначально на идиш, но не нашедшая издателя и потому переведенная (возможно, с чьей-то помощью) на русский. Впервые в русско-еврейской литературе предметом изображения была не просто бедность и нужда, но крайняя и страшная нищета, полная пауперизация патриархального еврейства. Этот литературный дебют предвосхищал темы и типы, которые стали характерными и преобладающими лишь в следующий, третий период русско-еврейской литературы с конца 1890-х гг. (особенно у С. Юшкевича). В 1885 г. Ан-ский напечатал в «Восходе» один рассказ и затем надолго ушел из журнала и из русско-еврейской литературы Лишь в 1902 г. Ан-ский опубликовал рассказ «Мендель-Турок», написанный десятью годами ранее, в самый разгар своего русского, народнического периода; с этого момента начался второй еврейский период его творчества, который длился до конца жизни и выдвинул его в число ведущих писателей российского еврейства, и к тому же - на двух языках в равной мере: по-русски и на идиш. Как верно заметил один из самых заметных русско-еврейских критиков А. Горнфельд , в этот второй период Ан-ский из социолога еврейства становится его психологом, то есть приближается к Бен-‘Амми, но в отличие от него с сочувствием и пониманием всматривается в душу и старого, традиционного и нового, бунтующего, уходящего в революцию еврейства («Пионеры», «Восход», 1904–1905; «В новом русле», 1906). «Представитель молодого еврейства, вынесший в былые годы на своих плечах всю тяжесть борьбы за новые воззрения, он сумел оценить те положительные элементы, которые нашел в людях прошлого. Эти люди ошиблись, но это были люди духа, это была настоящая интеллигенция, с которой приходилось бороться, но которой можно гордиться» (А. Горнфельд). И творчество, и сама жизнь Ан-ского - пример того, как в рамках одной личности и на протяжении одного жизненного пути сочеталось еврейское и русское, и попеременно преобладало то одно, то другое. И хотя верх взяло еврейское, Ан-ский-художник, целиком сформированный школой народников-разночинцев, так и не вышел за ее достаточно ограниченные рамки, хотя пережил своего литературного кумира Г. Успенского на целых 20 лет. Но при всей сухости, приземленности, документальной очерковости письма, типичных для народнической литературы, у него есть страницы, эпизоды, образы такой поэтической силы, до какой редко поднималась русско-еврейская литература в целом (таков хилый Сендер - «В новом русле», - очарованный русской силой, удалью и размахом, мечтающий раствориться в русском народе и с презрением им отвергаемый). Особняком стоит творчество позднего Ан-ского, перелагателя народных сказаний, хасидских легенд и, в первую очередь, автора «Диббука»; в этом качестве Ан-ский скорее собиратель фольклора, чем романтик или мистик (это одним из первых отметил И. Л. Перец). Остается невыясненным: была ли пьеса «Диббук» написана по-русски или на идиш, или оба варианта создавались одновременно. Бесспорно, что в 1916 г. русский вариант «Диббука» («Меж двух миров») уже сложился примерно в том виде, в каком пьеса существует сегодня на иврите и на идиш, - это подтверждает отрывок из первого действия, опубликованный в еженедельнике «Еврейская жизнь» (Петроград, 1916, №1). Есть также газетные, мемуарные, эпистолярные свидетельства о переговорах автора с К. Станиславским о постановке пьесы в одной из студий Московского Художественного театра в 1915–17 гг. (однако полный русский текст, который читал и правил К. Станиславский, до сих пор не обнаружен). Принадлежность «Диббука» к русско-еврейской литературе сомнению не подлежит.

С первого же номера «Восхода» и в течение 1880-х гг., почти до конца своей жизни, в журнале печатался П. Левенсон (см. выше). Ярче всего его литературное дарование проявляется в жанре путевого очерка («В гостях», 1883, №1–2 и 5–6; 1885, №1–2, 4–5, 8–9; «Поездка в Рэмсгейт», 1889, №1–2,4,6; «На Западе», 1889, №12, 1890, №4–5, 8–10; «Воспоминания об Англии», 1891, №4–9): острота взгляда, безошибочно вылавливающего в море деталей самые характерные и значимые, сочетается с чисто щедринской иронией, и это сочетание сообщает свежесть, непосредственную увлекательность текстам столетней давности. Рассказ «Заколдованный» (1884, №7) - одно из лучших в русско-еврейской литературе произведение о кантонистах.

В 1880-е гг. впервые появляются авторы, воспитанные в ассимилированной среде, которые не бунтуют против старого еврейства, не апологизируют его, они чужды ему изначально, и их загоняют в еврейство печальные обстоятельства (погромы, антиеврейское законодательство, административные меры). Это явление впервые проанализировал О. Грузенберг (в первой половине 1890-х гг. он вел в «Восходе» рубрику «Литература и жизнь») на примере первого сборника рассказов и повестей «Силуэты» (1894) Рашели Хин (1863/64?/ - 1928, псевдоним Р. М-хин). Еврейская тема не была у писательницы ни единственной, ни даже преобладающей; основной объект изображения - русская интеллигенция на родине и в эмиграции. Грузенберг утверждал, что и еврейские персонажи Хин выстроены по русским интеллигентским образцам; это верно лишь в отношении повести «Не ко двору», с которой писательница впервые выступила в «Восходе» (1886, №8–12), но неприложимо к большинству более поздних произведений, печатавшихся как в русско-еврейской, так и в собственно русской периодике («Вестник Европы», «Мир Божий» и другие). Уже в рассказе «Макарка» («Восход», 1889, №4), главный герой которого - подросток из семьи, живущей не в черте оседлости, а в Москве, автор создает образ, оригинальный и психологически, и сюжетно. А. Горнфельд несколько раз в начале 1900-х гг. отмечал, что Хин не просто знает своих героев, но пишет их изнутри, и противопоставлял ее А. Куприну, который при всем сочувствии к евреям дальше этнографического очерка пойти неспособен. Р. Хин - ранний (если не первый) пример творческого пути, на котором русско-еврейский и собственно русский литератор развиваются параллельно, иногда соприкасаются, но никогда не соединяются; это как бы начало принадлежности к двум цивилизациям.

В числе литераторов, заявивших о себе в 1880-е гг., были В. Баскин (1855–1919), автор драмы в пяти действиях «На распутье» («Русский еврей», 1880, №20–31), в дальнейшем известный музыкальный критик; прозаик и драматург Н. Гольденберг (1863-?), печатавшийся под псевдонимом Барон Тарнеголь (с его именем связан первый в русско-еврейской литературе литературный скандал: варшавская польско-еврейская газета «Исраэлита» утверждала, что его пьеса «В ожидании лучшего», опубликованная «Русским евреем» в 1881, №32–39, - плагиат); В. Берман , выступавший во всех жанрах, в том числе и в поэзии; В. Вейншал (1863–1943), даровитый прозаик и публицист. История русско-еврейской литературы настолько мало изучена, что о многих интересно начинавших прозаиках неизвестно ничего, кроме имени и (или) псевдонима.

На рубеже 1880–1890-х гг. дебютирует Е. (Х.) Хисин , участник Билу , вернувшийся в Россию в 1887 г. Его очерки о Палестине печатались в «Восходе» до конца 1890-х гг. («Из дневника палестинского эмигранта», 1889, отдельное издание под названием «Дневник билуйца», Т.-А., 1973; «Поездка в Обетованную Землю», затем «Обетованная Земля», 1891–97; «Заиорданье», 1898–99) и были важной вехой в развитии документальной прозы в русско-еврейской литературе. В первой половине 1890-х гг. печатался много обещавший, но рано умерший Б. Фербер (1859–95): рассказ «Из хроники местечка Черашни» («Восход», 1890, №11–12), повесть «Около любви» («Восход», 1892, №4–8; очерки и фельетоны в «Недельной хронике «Восхода»). Было напечатано последнее и лучшее художественное произведение М. Варшавского (1853–97) - эскиз «Приключение» («Восход», 1892, №1); в русской литературе Варшавский дебютировал как поэт в 1874 г., а в русско-еврейской литературе начинал еще в 1879 г. в «Рассвете», где вел отдел беллетристики, в котором поместил и ряд своих произведений («Черный жид», «Забытый» и другие); он «открыл» Фруга, которого устроил в столице и всячески поддерживал. После прекращения издания «Рассвета» Варшавский сотрудничал в «Русском еврее», а в 1884 г. под псевдоним Марк Самойлов выпустил сборник стихотворений «У моря» (не содержавший еврейской тематики). Из рано ушедших молодых авторов «Восхода» привлекает внимание поэт и очеркист И. Тагер (умер в 1896 г.). Среди прославившихся впоследствии деятелей еврейской культуры, начинавших литературную деятельность в 1890-х гг., - Л. Рубинов (1873–?), до конца века публиковавший свои рассказы и повести в «Восходе», позже - в сионистских изданиях («Будущность», «Еврейская жизнь» и других), а после Первой мировой войны оказавшийся в Польше и полностью перешедший с русского на идиш; М. Рывкин ; Ю. Гессен , начинавший весьма слабыми стихами («Восход», 1895, №2); М. Ривесман (1868–1924), работавший также на идиш, - прозаик, поэт, драматург, переводчик, много писавший о детях и для детей (серия фельетонов «Из детских воспоминаний» в «Недельной хронике «Восхода» и в газете «Восход», 1892–1903); Л. Яффе .

Совершенно особым дебютом было появление на страницах «Восхода» (1896, №7) Н. Пружанского (Н. Линовский; 1844/45?/–1919?), впервые напечатавшегося на иврите еще в 1863 г. в «Х а-мелиц» . Он рано принял христианство и ушел в собственно русскую словесность более чем на 15 лет. Профессиональный и плодовитый литератор (ему принадлежали по меньшей мере два десятка сборников рассказов и повестей, в основном не имевших отношения к еврейству), он не принес в русско-еврейскую литературу ничего оригинального. После погромов 1881–82 гг. он выпустил ряд брошюр для народа («Хорошо ли мы делаем, что бьем евреев», Одесса, 1882; «Виноват ли еврей в том, что он еврей», Одесса, 1883), а с середины 1890-х гг. регулярно сотрудничал в «Восходе» (журнале и газете) и «Книжках «Восхода». «Еврейский» Пружанский - характерный маскил последнего поколения, только несколько запоздалый, и едва ли не самое любопытное в его наследии - это мемуары «Пережитое», посвященные юным годам автора в Пружанах, в Вильно (в раввинском училище), в Одессе и в Николаеве («Книжки «Восхода», 1903, №12; 1904, №12).

Как новое слово в русско-еврейской литературе был принят критикой рассказ (скорее повесть) «В еврейском местечке» Н. Когана (1863–93), напечатанный под псевдонимом Н. Наумов в «Вестнике Европы» (1892, №11; отдельное издание 1893 г. под названием «В глухом местечке»). Повесть была почти единственным художественным произведением (если не считать стихотворных и беллетристических опытов, опубликованных в газетах «Крым» и «Крымский вестник») рано умершего писателя (в некрологе С. Станиславский назвал Когана «новатором в области еврейской беллетристики», и далее писал, что русско-еврейская литература, «сильно оскудевшая после смерти таких крупных писателей, как Л. О. Леванда и Г. И. Богров, нашла бы в его лице достойного заместителя»; «Недельная хроника «Восхода», 1893, №26). В 1905 г. М. Рывкин публикует отдельной брошюрой очерк о Наумове-Когане, в котором пишет: «...“В глухом местечке” сделалась настольной книжкой почти всякой еврейской семьи. Она... вместе с памятью ее гениального творца сделалась достоянием всего еврейского народа». Повесть предельно (и, очевидно, умышленно) упрощена и фабульно, и сюжетно: «просветившийся», то есть получивший русское образование молодой человек возвращается в родное местечко, чтобы открыть школу, и встречается там с разными людьми. Это произведение точно укладывается в каноны русской разночинно-народнической прозы, неслучайно оно появилось в русском журнале при содействии В. Короленко и ему посвящено. Вероятно, восторг критиков был вызван не только грустным сочувствием автора нищему, но великому духом меламеду , непреклонно отрицающему любое знание, кроме традиционно еврейского, не только симпатией к полицейскому чиновнику, который делается «жидомором» вопреки своему «доброму сердцу», по требованию начальства и «казенных бумаг», но и особой поэтикой народнической прозы, впервые последовательно и мастерски примененной русско-еврейским писателем. Эта поэтика, однако, уже исчерпала себя и на русской почве, у нее не было никакого будущего и в русско-еврейской литературе, и нет ничего удивительного, что и повесть, и ее автор были скоро забыты.

Новый период в русско-еврейской литературе начинается в 1897 г. с появлением в августовской книжке «Русского богатства» рассказа «Портной» (с подзаголовком «Из еврейского быта») С. Юшкевича. Появление еврейского рассказа в журнале русских народников, печатавшем таких писателей, как И. Бунин и Л. Андреев, М. Горький и А. Куприн, было знаменательным: в предреволюционные десятилетия русско-еврейская литература впервые обратила на себя внимание русской читающей публики, еврейская тема все чаще и острее звучит в беллетристических произведениях на страницах русской периодики. Интерес и реакция критики на русско-еврейскую литературу не всегда были сочувственными: во второй половине 1900-х гг. звучали голоса о засилии евреев в русской литературе, причем имелись в виду как писатели русско-еврейские, так и русские литераторы еврейского происхождения. Становление как политического сионизма (1-й Сионистский конгресс, 1897), с одной стороны, так и русского революционного движения - с другой, привело к усилению социальных и политических мотивов в литературе и к резкому размежеванию литераторов по этим мотивам. В эстетическом плане русско-еврейская литература вслед за русской (от которой, как и в предыдущие периоды, она продолжала находиться в художественной зависимости) пережила своего рода модернистскую революцию. Этот период в русской культуре получил название «серебряного века»; русско-еврейская литература начала 20 в. также переживала расцвет. Все эти явления отразились в обширном, многоплановом, отчасти противоречивом творчестве С. Юшкевича. Впервые русско-еврейский писатель поднялся над утилитарными задачами обличения и апологии, ощутил себя художником, который не заботится о том, какое толкование может быть дано его произведениям в широком контексте национального и религиозного противостояния «еврей - нееврей». Как точно заметил В. Ходасевич , главный предмет и цель Юшкевича - изображение человеческого страдания; судьба еврейского народа в России волновала его не только сама по себе, но и, вероятно, как средоточие мирового и особенно российского страдания. «Ассимилированный бытописатель распада» (по определению И. Цинберга), Юшкевич изображал разрушение традиционной семьи, мировосприятия, социальных структур (уже с первого значительного произведения, повести «Распад», написанной в 1895–97 гг., опубликованной в 1902 г.) и «плоды» этого разрушения: крупную еврейскую буржуазию, пролетариат, проституток, уголовников и моральных выродков. Нередко это вызывало возмущение читателей и театральных зрителей (особенно в связи с постановками пьес «Деньги», 1907, и «Комедия брака», 1909) и даже прямые обвинения в антисемитизме. Мотив еврейского самоненавистничества был также впервые открыт Юшкевичем. Среди созданных им новых еврейских характеров есть и сильные личности, борцы, исповедующие различные политические убеждения, в том числе и сионистские (сам писатель сионистом никогда не был). Юшкевич ввел в русско-еврейскую литературу элемент грубой чувственности, эротики (по-видимому, впервые в новых еврейских литературах), предвосхитив в этом И. Бабеля, а в Идиш литературе - О. Варшавского и И. Башевиса-Зингера . Предшественником Бабеля он был и в первых удачных попытках подлинно художественного (а не механического, как до него) воспроизведения интонационных, лексических и синтаксических особенностей речи на идиш средствами русского языка. В творчестве Юшкевича наряду с удачами есть и явные провалы (так, он едва ли овладел приемами символистского письма в прозе и в драме). Однако переход от своеобразного бытописания к сатире (в изображении «победителей», «хозяев жизни»), граничащей с гротеском и эстетикой уродства, оказался в высокой степени плодотворным: в этом ключе написаны его лучшие произведения - роман «Леон Дрей» (1908–19) и повесть «Эпизоды» (1921), - открывавшие новые перспективы в русско-еврейской литературе. Вообще все развитие русско-еврейской литературы в этот период связано с опытами и достижениями Юшкевича.

Вторым по значению писателем в эти годы был Д. Айзман , также впервые опубликовавшийся в «Русском богатстве», но четырьмя годами позже. Как и Юшкевич, он был сначала близок к М. Горькому, печатался в его литературных сборниках и в издательстве «Знание», сочувствовал социал-демократам, воспевал революцию, но после 1907 г. стал искать иных тем и средств выражения: социальное уступило место личному, сугубо реалистическая манера письма - модернистской (символистской). Как и Юшкевич, он часто обращался к общерусской, нееврейской тематике. Айзман - еврейский писатель все же преобладал в нем над русским; его герой - это, как правило, ассимилированный еврей-интеллигент, потерявший связь со своим народом, влюбленный в Россию и отвергаемый, отталкиваемый ею. Отсюда повторяющийся и характерный для Айзмана образ русского еврея в эмиграции, страдающего от ностальгии и мечтающего о возвращении на родину. Мотив этот специфически айзмановский, наиболее же общим мотивом для всей русско-еврейской литературы рассматриваемого периода были русско-еврейские взаимовосприятие, взаимоотношения, взаимодействия, часто в самом трагическом их проявлении - погроме (например, рассказ Айзмана «Сердце бытия», 1906, и его повесть «Кровавый разлив», 1908). Как мастер слова Айзман превосходит Юшкевича. Его проза, более ровная, чистая и отделанная, большей частью нейтральная (даже до перелома 1907 г.) политически и идеологически, - одна из вершин русско-еврейской литературы; недаром критики называли Айзмана «еврейским Чеховым». Главное стилистическое открытие Айзмана - виртуозное воспроизведение русской речи полуобразованного, еще неуверенно себя чувствующего в русской языковой стихии еврея; в этом он, как и Юшкевич, прямой предшественник Бабеля. Айзман писал и для театра, его пьесы пользовались известностью; одна из них, «Жены», ставилась на столичных сценах (в Александрийском театре в Петербурге, 1909, в Малом театре, 1910). Страстность Юшкевича и его дар сатирика Айзману были чужды; он мягок, лиричен и даже чуть сентиментален, и это в какой-то мере объясняет неизменную благосклонность к нему как читателя, так и критики. Впрочем, иногда он умел быть почти беспощадным к своим персонажам - и тогда рождались характеры особенно интересные, как Макс Солнцев, он же Моисей Зоншейн в рассказе «Редактор Солнцев» из одноименного сборника (издан посмертно в 1926 г.).

Рассказы и очерки М. Рывкина (см. выше), составившие сборник «В духоте» (выдержал несколько изданий, первое - в 1900 г.), представляют в русско-еврейской литературе традицию психологической прозы чеховского типа, предмет изображения которой - замкнутый мир местечка . Созданный позже роман о Велижском деле «Навет» (1912) был первым в русско-еврейской литературе опытом модернистского исторического романа и получил положительную оценку И. Цинберга. Если Рывкин принадлежал к еврейской литературе (на русском языке и на идиш) полностью, то А. Свирский начинал в 1892 г. как русский литератор и около десяти лет к еврейской теме не обращался (возможно, потому, что в юные годы он ушел от еврейства, приняв православие). В 1900–1910-х гг. вышли три сборника его рассказов о еврейской бедноте; в конце 1920-х гг. один из русских критиков, рецензировавший десятитомное собрание сочинений Свирского, отмечал, что во всем его творчестве наибольшую художественную ценность представляют именно еврейские рассказы. Они написаны в духе раннего Горького (несколько романтизированное бытописание социального «дна»). И в советское время, когда русско-еврейская литературная деятельность почти замерла, Свирский частично остался в рамках русско-еврейской литературы: даже его последнее произведение, автобиографический роман «История моей жизни» (1929–40), обнаруживает очевидную двойственную принадлежность - к типично русскому жизнеописанию 20 в. (по типу горьковской автобиографической трилогии), но, в то же время, и к традиции русско-еврейской автобиографической прозы (Леванда, Богров, Бен-‘Амми). К горьковскому направлению был близок и А. Кипен , у которого не так много произведений, относящихся к русско-еврейской литературе, но его вклад достаточно весом. Так, в рассказе «Ливерант» (1910) представлен совершенно новый еврейский характер - сильный, независимый, активно реагирующий на всякое унижение и добивающийся успеха; Арон Гец, герой рассказа, - прямой предшественник бабелевских персонажей. В известной мере Кипен предвосхищал и язык бабелевских диалогов. В замечательном рассказе «Иже еси на небеси» (еженедельник «Еврейский мир», 1910, №3), замеченном и тонко прокомментированном С. Ан-ским, в русско-еврейскую литературу вводится проблема детей и подростков в обрусевших семьях: «колыбельная ассимиляция» (выражение Ан-ского) толкнет их в дальнейшем на путь отступничества, крещения. Трагедия крещения в неожиданном ракурсе представлена в пьесе О. Дымова , деятельность которого в русско-еврейской литературе была весьма недолгой (для него это был мост от русской словесности к еврейской на идиш). В пьесе «Слушай, Израиль!» (1907), изображающей зверства и ужасы погрома, главный сюжетный ход состоит в том, что молодой человек, убитый погромщиками, оказывается тайным выкрестом (он принял христианство, чтобы поступить в университет); когда это обнаруживается, раввин отказывает отцу убитого в еврейских похоронах. Главным же предметом изображения оказываются страдания отца, «нового Иова ». Примечательно, что этот на редкость удачный ход был заимствован Дымовым у Свирского, который в цикле «Вечные странники (Записки коммивояжера)» («Еврейская жизнь», 1904, №10) показал ту же коллизию, только не связанную с погромом.

Этот период был временем наивысшего расцвета русско-еврейского книгоиздания и периодики. Выходило более 60 одних только повременных изданий. Сложилась школа еврейской культурологии, историографии, литературной критики; наиболее яркие и известные ее представители - Ю. Гессен, Ш. Гинзбург, П. Марек , А. Горнфельд, И. Цинберг; все они писали для широкой публики, то есть были не только учеными, но и литераторами. Беллетристические отделы периодики постоянно пополнялись новыми именами, часть из них вскоре исчезала, некоторые литераторы продолжали печататься, и за журнальными публикациями выходили отдельные издания и даже собрания сочинений. Среди последних - Л. Корнман (псевдоним Кармен, см. Р. Кармен), но прежде всего - Н. Осипович , создавший совершенно новый для русско-еврейской литературы характер - черноморский рыбак-еврей, здоровый, сильный и бесстрашный, ни в чем не схожий с хилым и робким местечковым обывателем («У воды»). Осипович был художником лирического по преимуществу склада, писавший и природу, и своих героев с любовью и «неистребимой верой в будущее, непоколебимым идеализмом» (А. Горнфельд). Из промелькнувших в русско-еврейской литературе имен привлекает внимание А. Кацизне (стал затем довольно известным представителем литературы на идиш).

Период «молчания» в русско-еврейской литературе длился до второй половины 1960-х гг., по сути, до возрождения сионизма в Советском Союзе и начала репатриации в Государство Израиль. Пробуждение национального сознания, кратковременное или устойчивое, само по себе еврейского писателя не рождает. Поэтому нельзя отнести к русско-еврейской литературе ни П. Антокольского с его стихотворением «Не вечная память» (1946), ни Б. Слуцкого с его большим циклом «еврейских стихотворений», ни В. Гроссмана с его удивительной мощи «еврейскими главами» из «Жизни и судьбы» и «Все течет...», ни даже теплых ностальгических воспоминаний, появившихся в период «оттепели» (автобиографические /полностью или частично/ повести и романы о еврейском детстве: трилогия «Дорога уходит в даль» Александры Бруштейн , 1956–61; «Мальчик с Голубиной улицы» Б. Ямпольского, 1959; «В начале жизни» С. Маршака, 1961; «Семья из Сосновска» С. Брука, 1965, и другие), - все это писатели русские. К русско-еврейской литературе трудно также отнести произведения, появившиеся в конце 1960-х гг. - 1970-х гг., посвященные еврейской тематике: повести М. Гроссмана «За пределами разума» (1968) и Д. Галкина «Цимбалисты» (1970), роман А. Рыбакова «Тяжелый песок» (1978) и другие.

Русско-еврейская литература периода, продолжающегося и в 1990-е гг., созревала в подполье и появлялась на свет, в основном, в Израиле, после отъезда автора из Советского Союза или при подготовке к отъезду, который иногда затягивался на долгие годы из-за отказа (см. Самиздат ; см. также Советский Союз ; Русская литература в Израиле). Крупнейший русско-еврейский писатель, поселившийся вне Израиля, - Ф. Горенштейн (1932–2002; жил в Берлине). Его философская, чрезвычайно емкая и «густая» проза и драматургия принадлежат, однако, России и христианству в не меньшей, а быть может, и в большей мере, нежели еврейству и иудаизму . Что же касается территории бывшего Советского Союза, то процесс формирования нового поколения русско-еврейских писателей еще только начинается. Убедительно и веско заявил о себе лишь Г. Канович , высокопрофессиональный прозаик, глубоко укорененный в еврействе. Обратила на себя внимание и Дина Калиновская (урожденная Дора Берон; 1934–2008) повестью «О, суббота» (1980; сначала была опубликована в переводе на идиш в «Советиш Геймланд» , 1975, №2–3, под названием «Старые люди»), рассказами «Из Фридкиных историй» (1985, в переводе на идиш в «Советиш геймланд», 1976, №6), «Рисунок на дне» (1985) и другие.

ОБНОВЛЕННАЯ ВЕРСИЯ СТАТЬИ ГОТОВИТСЯ К ПУБЛИКАЦИИ